ИСААК РОЗОВСКИЙ

Сидящий под смоковницей звонит человеку, что сидит под лозой виноградной:
"В эту ночь они могут прийти. То есть, это вполне вероятно.
Листья прикрой, и деревья, чтобы не было видно их вовсе,
Мертвых домой позови, и готовься. Готовься!"

Белая овца сообщает волку:
"Люди блеют так страшно, что сердце стучит без умолку.
Скоро они и на копьях начнут сражаться.
На следующей встрече мы с этим должны разобраться."

Гои, то есть – народы мира, подобно статистам, робко
к Иерусалиму начнут стекаться (может возникнуть пробка)
и, томясь до поры в предвкушеньи событий известных,
оборвут все цветы на холмах окрестных.

Перековали мечи на орала, затем – обратно.
И так без конца, а зачем – никому не понятно.
Впрочем, в ходе таких перековок может случиться,
что железо раздоров сотрется и в пыль обратится.

Четыре года мой отец был частью той войны.
Ее бесстрастный механизм – он убивал врагов.
А после боя собирал обрывки тишины,
Затем, чтоб выкроить меня из этих лоскутков.

Средь взрывов, крови и огня их трудно собирать,
Но он наполнил до краев свой старый вещмешок.
Там был пирог, что испекла ему в дорогу мать.
Все, что берег он – тишину и пирога кусок.
Он безымянным мертвецам смотрел глаза в глаза,
Чтоб до конца в себя вобрать их горечь и тоску,
Их смертный ужас, их любовь... Чтоб сыну показать –
Из чьих страданий скроен был моей судьбы лоскут.

Он думал – мне не суждено изведать их беду.
Но вот пришла моя война.
И я иду.

Я стал редкостью, мифом, фантомом. Уже много лет
мое грузное тело известно лишь зарослям этим.
Я к границам владений своих пробираюсь порой на рассвете,
где надежно укрыт в тростниковой тени силуэт.

Что касается Духа, Культуры и прочей муры,
нет сомненья – под тяжестью их я б давно уже сгинул.
Лишь внезапный пожар может выгнать меня из норы.
Я устал. Я лежу, завернувшись в прохладную тину.

Моя слава, как ветер, прошла по верхам. А теперь
я и сам, как туман, под лучами забвенья истаю.
Только что это?.. Слышу шаги... Человек или зверь?!
Мои уши торчком. Я встревожен. Я в мертвые листья врастаю.

Слышу ясно шуршанье, дыханье, и дрожь не умею унять.
Этот кто-то – незримый – подходит все ближе и ближе.
Кто же он? Я глаза закрываю и вижу –
Мой двойник? Отраженье? Я сам?..
Я уже не успею понять.

Постыло все, и жить невмоготу.
Изъеден взор уродством бытия,
Где роскоши плевать на нищету,
Где гложет дух неверия змея,

Где, нос заткнув, начальству лижут зад,
Где девственность давно свели в бордель,
Где вольный дух на каторге гноят,
Где сила, словно клоп, забилась в щель,

Где вдохновеньем заправляет власть,
Где разум носит глупости тавро,
Где честь у лжи выпрашивает часть,
Где перед злом лакействует добро.

Постыло все. Мир груб, жесток и лжив.
Но друг не одинок, пока я жив.

Моя душа мрачна. Согрей
Ее мелодией простой.
Быть может, звуки арфы ей
Вернут утраченный покой,
И в сердце, сломленном судьбой,
Надежда новая сверкнет,
И жар, что мозг сжигает мой,
Слезой прозрачной изойдет.

Рыданья копятся внутри.
Их тяжесть грудь на части рвет.
Из диких звуков сотвори
Душе убежище, рапсод!
Еще страшнее пытка ждет,
Но, чашу мук испив до дна,
Душа разбитою падет -
Иль песней будет спасена.

Я помню рандеву под тем дуплистым дубом
(А, впрочем, дуб тот мог дуплистой липой быть),
Покинул свой шезлонг я с умыслом сугубым -
У ваших стройных ног колени преклонить.

Блондинка сладких грез, краса журналов моды!
Качало кресло вас, как лодку на волне.
Свистал в густых кустах снегирь - дитя природы
(А, впрочем, и скворцом он мог бы быть вполне).

Нас опьянял напев далекого оркестра
(Анданте? Или нет - то марш военный был),
Качнулась ветка в такт, как палочка маэстро,
И ветер, как смычок, по листьям заскользил.

Вокруг пылал закат, как в книжке для раскраски,
И меркнул средь дерев и в заводях пруда
(А, может, то была лишь лужа? Без подсказки
Я помню, что была там некая вода).

Угадывать ваш стан сквозь юбок колыханье -
От дерзкой сей мечты кружилась голова!
(А, может, не мечты, а... жажды обладанья.)
Как пенились у вас вкруг шейки кружева!

Струился ленты шелк со шляпки вашей, чтобы
Доверчиво прильнуть к тем дивным кружевам
(Из Генуи самой, не то - ирландской пробы?).
В тот миг я был готов стать этой лентой сам!

Но вдруг ужасный жук - так клякса лист пятнает! -
Вам на колени пал, и жгучий жучий страх
(А, может, страх тот был лишь поводом, кто знает?)
Вас вынудил упасть в мои объятья, ах!..

Ах, жук - наперсник мой!.. Но клятвы не нарушу,
Молчаньем окружу наш трепет, наш экстаз...
Сквозь заросли ресниц я заглянул вам в душу
(А, впрочем, это был не более, чем глаз)...

Мчится Мерани мысли быстрей тропой окаянной.
Следом несется хохот зловещий черного врана.
Бешеный бег твой вихрем возносит нас над мирами!
Мрачные думы ветер развеет, о, мой Мерани!

И рассекая ветер и воды, бездны гремящей грозные кручи
Ты одолеешь, и сократишь мне годы скитаний, конь мой могучий!
Неустрашимый, мчи, словно птица! Зной ли палящий, разгул ли ненастья -
Ты не щади меня! Слился с тобою всадник, такой же охваченный страстью!

Пусть я отчизну навеки покину, друзей своих больше не встречу,
Пусть не увижу я мать, не услышу возлюбленной сладкие речи...
Место, где ночь пережду, где рассвет меня встретит, - мне родиной будет.
Только лишь звездам я тайну открою, что в сердце хранится, - не людям!

Боль и надежды слабого сердца - в море с обрыва!
Жизни не жалко мне за безумный подвиг порыва!
Бешеный бег твой вихрем возносит нас над мирами!
Мрачные думы ветер развеет... Мчись, мой Мерани!

Пусть похоронят меня не в отчизне, где предков могила святая,
Пусть я не буду оплакан любимой и горечь тех слез не узнаю...
Ворон могилу мне выроет в поле и будет кричать надо мною,
Буря остатки костей моих с ревом сырою засыплет землею.

Будет омыт мой прах беспризорный тихим дождем, росою небесной,
Плакальщиц вопли коршун заменит клекотом мрачным, скорбною песней...
Мчи, мой Мерани, в схватке смертельной споря с судьбою, вырвись из плена!
Лучше погибнет, чем покорится черной судьбине всадник твой бренный!

Пусть на чужбине, проклят судьбой, умру я бездомным, -
Не устрашит нас ворог, грозящий бездной бездонной!
Бешеный бег твой вихрем возносит нас над мирами!
Мрачные думы ветер развеет... О, мой Мерани!

Пусть не удастся побег, - не напрасно стремленье души обреченной!
Тем, кто за нами пойдет, ты проложишь дорогу над пропастью черной.
Еле заметна тропа, но идущий по ней уж с пути не собьется -
Брат мой бесстрашный судьбу одолеет, и новая кровь не прольется!

Мчится Мерани мысли быстрей тропой окаянной.
Следом несется хохот зловещий черного врана.
Бешеный бег твой вихрем возносит нас над мирами!
Мрачные думы ветер развеет... Ввысь, мой Мерани!