СВИДАНИЕ

Тиха, тиха, она пришла
И тихо так легла;
Я холодок у губ узнал
И то, как грудь кругла.

Ни слова. От ребра ребра
Не отнимали прочь.
И сердца совпадал удар
Ее с моим - всю ночь.

Она скользнула от меня
В тот недреманный миг,
Когда во тьме уже созрел
Звенеть петуший крик.

Тиха, тиха, она пришла...
Уход ее был тих,
А с ней - всех летних дней моих,
Как не бывало их.

* * *

Солнечный свет над садом
Стал льдом, и крепок лед;
Мы в золотые путы
Минут не ловим влет;
Подводим счет:
Не выпросить пощады.

Наемничьей свободе
Приходит и конец,
Слетают долу, в холод,
И голубь, и сонет,
И, друг мой, нет,
Для танцев час не годен.

Земля - летать и гикать
Дикий колоколам
Вызов, железным вредным
Сиренам, их словам,
Но - позвала:
Мы гибнем, о Египет,

Нет призраку пощады
Рады, похолодев
Сердцем, но, бывшей рядом
В град, гром, слава тебе.
Благословен
И солнца свет над садом.

НА ПЛАВУ

Длинная сеть, вся в мертвых кисточках, прожгла
Воду и вытекла наверх.
Медленно повернули вглубь
Налимы, долго шедшие вслед.

"Нарцисс" осел и заскользил
По красному проливу - о тридцати
Бочках серебра-удавленника в брюхе
И с якорем, храпящим на цепи.

А память собирала щепки в дегте
И блестки темные в мешок клала,
Попрятала в рукав холмы на Харрисе
И Пса и Ориона украла.

Я сидел с сердечным вором внутри,
Я сидел с горой незнакомых лет
На коленях. И с этим сокровищем
Плыл домой по гальским морям.

НОЯБРЬСКАЯ НОЧЬ, ЭДИНБУРГ

Как лед в стаканах, звякает ночь.
Листья намертво вмерзли в асфальт.
Бурый воздух пыхтит у витрин,
Пробует двери, бочком-бочком прочь.

Пью зиму сырой. В кружащем голову
Мраке кишат хороводы квартир.
Тают в гору, тонут в провалах
В буром и ватном пуху фонари.

В легких мороз шершавей листа
На асфальте. Гляжу в высоту, а там
Крыша на всех парусах, на мачте
Бьется серый обрывок звезды.

Мир - медведь и ужат в берлогу.
Уют впритирку в храпящей ночи.
Снаружи похожий на хризантемы
Туман раскрывает свой горький запах.

ЛОХ-ЩИНАСКИГ

И плохо помнишь, как вода трясет
Свет, - вскоре свет
Трясется весь, как в решете горох;

Как острова храпят против ветров
Вокруг крутых
Отрогов - и не могут обогнуть;

Как в арке мороси висит форель
На раз-два-три:
Геральдика на брызжущем щите.

Лишь четкий на песке в печатках луж
Круглится след,
И полнится, и глаже, и пропал.

ЗУЙКИ-ГАЛСТУЧНИКИ У ВОДЫ

Восемь футов бегом и
стоп. Только так. Ярд
сломяголовупробегут (только так) и
стоп.
Ни разгона,
ни тормозов.
Одна предельная скорость.

Они живые: поймай
жизнь линзой - в фокусе
они, - но имеют и долю
в тонком механическом мире.

Припадочным
гуськом они
параллельны параллельной ряби.

А замерев,
они вдруг
гравий.

ПАТРИОТЫ

Родина - в шести футах над землей -
у меня одна.
Люблю, не люблю ее -
жизнь отдам
за ее независимость.

ТАК ВСЕГДА*

Действительность уже не та, что раньше,
бормочу я мрачно,
чувствуя себя Кортесом на Дарьенской вершине,
а потом вспоминая, что это был вовсе не Кортес,
и чувствуя себя им, как никогда.

*У Китса в стихотворении "On First Looking into Chapman's Homer" - Кортес, а на самом деле - Бальбоа первым из известных истории европейцев увидел Тихий океан с горной вершины в Дарьене. (Прим. пер.)

БЕЗ РУЛЯ И ВЕТРИЛ

Плот, скорее, а не корабль -
мир, на котором плыву.

Говорю, что спокоен. Согласен
на мощное радушие течений.

Но пишу короткие письма и сплавляю
куда попало.

Среди них есть Офелии, умалишенные, поющие
в пенных цветах.

Случается и Орфей, оплакивающий
гавань, дом и девочку в доме.

ЭМБЛЕМЫ: ПОСЛЕ ЕЕ БОЛЕЗНИ

Ушли печальные времена.
Их выпроводил не я -
Кто-то другой.

Стрижи вернулись. Сбросили
груз долгих странствий. С какой
радостью кричат поверх крыш.

Налей кофе. Сядь у огня
"дом". Завтра пригласим
все завтра, что придут.

Слышишь стрижей? Они скрепляют
яркий свет. Они гнездятся
в тайниках.

ПРОСНЕШЬСЯ

Проснешься - возле ушка найдешь вот это,
Спящее что-то в отвлеченной клетке.
Не видишь ничего от сонного света.

Мне с голой дерева был крик совы,
Когда я к ферме в Кайле шел послушать,
Как тих твой дом среди морской молвы.

Я поздно здесь, но приходил в надежде
На то, что ждешь, как стукнет дверь, и после
Унятым шагом по камням, и прежде.

В комнате-ходиках. Милый! беру с собой (где-то
чайки) вспорхнувший с выдоха поцелуй.
Проснешься - возле ушка найдешь вот это.

* * *

Бросили сеть по макрель
наугад и на трепет глянца,
неприметный, пока не наловчишься -
мудреное дело,

рисковое и сезонное:
столько косяков разом,
и Апостолам все не взять,
потом клюешь носом

месяцами, сеть на щебне,
в пабе пинта.
Так же вдруг приходят сардины,
спугивают кого-то на скале.

Девушкам из кафе привет.
Скажи, мы не видели лучше ног,
у нас есть море, чтобы не отрывать глаз,
его измена, обилие, монотонность.

* * *

Я дал тебе вечность.
Что мне дала - ты?
Острые стрелы
твоей красоты.
Осаду, набеги
и натиск тоски,
душу, полную желчи,
больной блеск тщеты.

Если дал тебе вечность -
мне дала ее ты;
заострила мне душу,
в песнь бросила блик.
Пусть при тебе темнее
мне значение битв,
я приму их и - встреться
ты мне снова - сверх них.

Встреться мне на равнинах
вечноюной страны,
по забвеньи бед, абрис
твоей красоты, -
предпочту его снова,
снова немощным быть,
безмятежную душу
ранами разбудить.

Желтокудрая прелесть!
Ты, лишив меня сил,
мой шаг отклонила
от цели пути.
Но если дойду до места,
в певческий лес вершин,
ты - огонь моей песни,
ты выжгла болью стих.

Этот столп я поставил
на блудный холм-век
вехой стоять, пока не
смоет потопом вех.
Выйди замуж, не ведай
вовсе борьбы моей, -
мой стих будет славить
твой сглоданный цвет.

У ЗАГОНА

Вот стою у ворот пастбища,
под сапогами чистая трава,
холодные руки в карманах,
запах овечьей купки
слабо
неуверенно
возникает у меня в ноздрях,
пока смотрю, как другие, собравшись,
хохочут друг с другом
кругом загона:
пихая овец,
громко вскрикивая,
и кряхтя, и смеясь,
спиной ко мне,
не впуская меня.

И стою, и смотрю,
и жду, чтобы слово
вдвинуло меня в дело.

И мешкотно иду,
собираю ягнят
перед собой
и гоню к остальным,
и ягнята бегут
на блеянье матерей.
Брызги
миллионом мух
вылетают из купки,
рогатые головы трясутся
от холода, страха, воды,
мчатся прочь.

Еще шаг-другой,
и вижу смеющиеся лица.
Мои руки хватают шерсть,
на моих пальцах - запах купки,
краска заляпала мои ноги,
жижа, черная, мягкая, на моих сапогах,
во рту у меня - моя речь.