ЕВГЕНИЯ СМАГИНА
р. 1954, Москва
Окончила классическое отделение филологического факультета МГУ. Работает в Институте востоковедения РАН, занимается переводческой деятельностью и преподаванием. Публиковала стихи в журналах "Новый мир", "Знамя", "Грани". К сожалению, по вине издательства в антологии "Русская Кавафиана" (2000) часть переводов Смагиной из Кавафиса опубликована под иными фамилиями; истинную принадлежность их можно установить на сайте Хамдама Закирова "Константинос@Кавафис.ру" (адрес см. ниже); переводы прочих новогреческих поэтов взяты из лучшей по сей день на русском языке антологии новогреческой поэзии - "Геракл и мы", М., 1983.
Кавафис
Интервью "Русскому журналу"
КОНСТАНТИНОС КАВАФИС
(1863-1933)
ГОСТЕПРИИМСТВО ЛАГИДА
Прием устроил Филопатор Птолемей
по-царски истинно. Гостит сегодня тут
софист Медон, мудрец, постигший суть вещей.
Гордится гостем царь, от важности надут.
А в Риме некогда, в дни бедности своей,
софист царю хотел преподнести свой труд;
а тот ему: "Вот деньги. Взял - и прочь скорей.
Вся ваша мудрость так скучна, что мухи мрут".
"О, чванство, чванство! Путь избрав нехоженый,
путь мудрости, весь жар души встревоженной,
весь пыл ума, в творенье это вложенный,
я..." Но не стал Медон царя высмеивать,
упрек сдержал, окончив лишь в уме его. -
Почтим гостеприимство Птолемеево.
НЕДОВОЛЬНЫЙ ЗРИТЕЛЬ
- Я ухожу, нет, ухожу. Пусти меня.
С меня достаточно. - Ну, не суди так строго.
С Менандра уходить? Посмотрим хоть немного.
- Негодный, не порочь Менандра имени.
Не стыдно эту пьесу несуразную,
слова пустые, стих, сколоченный убого,
Менандром звать? Нет, прочь! Пойду своей дорогой,
освобожденье от тоски отпраздную.
Тебя испортил воздух Рима. Ты поешь
хвалу и заодно с толпой в ладоши бьешь
тому (как этот варвар прозывается?
Гавренцием, Теренцием?), кто был хорош
в латинских площадных комедиях - и все ж
в преемники Менандра пробивается.
БЕЖЕНЦЫ
В Александрии мы; она всё та же.
По главной улице пройдись до Ипподрома -
дворцы, скульптуры уцелели. Даже
после войны, набегов и разгрома
она прекрасна, хоть и меньше стала.
Проходят дни в прогулках, в чтеньи, в споре,
да и других занятий здесь немало.
Все впятером идем под вечер к морю
(мы здесь, конечно, под чужими именами),
и греки местные (община их мала,
хоть есть ещё они в Александрии) - с нами.
Мы обсуждаем то церковные дела
(обряды здесь вроде латинских), то словесность.
На днях читали Нонна. Чудо из чудес -
какой язык и лад, и мыслей полновесность,
и образы. Все от него в восторге здесь.
Так и живем. Не самый худший отдых,
и ожидание тем легче перенесть,
что вряд ли все затянется на годы.
Отрадную друзья прислали весть:
не дремлют в Смирне, набирают силы,
в апреле из Эпира двинутся вперед,
свершатся замыслы, падет Василий -
и наконец настанет наш черёд.
ПО РЕЦЕПТАМ ГРЕКО-СИРИЙСКИХ ДРЕВНИХ МАГОВ
"Какое снадобье из трав волшебных, -
сказал один ценитель красоты, -
какое снадобье, составленное по рецептам
греко-сирийских древних магов,
вернёт хотя бы день (если не действует
на дольший срок), вернет хотя бы час
из той поры, когда мне было двадцать три;
и друга возвратит, вернув ему
двадцать два года, красоту, любовь.
Какое снадобье и по каким рецептам
греко-сирийских древних магов
теченье времени направит вспять
и нашу маленькую комнату вернет нам".
СЕРЫЕ
При виде бледно-серого опала
я вспомнил серые прекрасные глаза,
в которые глядел когда-то...
То было двадцать лет назад
и продолжалось только месяц.
Потом уехал он - насколько помню, в Смирну,
на заработки; больше мы не видались.
Должно быть, умер он. А если жив,
давно поблекли серые глаза,
лицо прекрасное увяло.
Но ты храни его таким, как прежде, память.
И той любви хотя бы тень, хоть отголосок
мне в этот вечер, память, возврати.
КОСТАС ВАРНАЛИС
(1884-1974)
ОБРЕЧЕННЫЕ
Вчера в подвальном кабаке,
в дыму табачном, в перебранке,
под вопли уличной шарманки
мы пили, сидя в уголке.
Вчера - и раньше: вечер каждый
сжигает нас хмельною жаждой.
Кто к полной кружке тянет руки,
кто на пол сплюнет иногда.
О, в мире нет страшнее муки,
чем жизни прожитой года!
Как ни копайся в прошлом сорном -
не вспомнишь дня, чтоб не был черным.
О солнце и морские воды,
о небо, щедрое стократ!
Шафранные шелка восхода,
гвоздикой рдеющий закат!
Сияньем вашим мир украшен,
но нет вам места в сердце нашем!
У этого отец недужен -
в параличе десятый год;
а у того жене все хуже -
в чахотке тает, кашель бьет;
сынок в тюрьме, дочь на панели,
чтоб дети даром хлеб не ели.
- Кто виноват? Судьба дрянная!
- Кто виноват? Господень суд!
- Кто виноват? Башка дурная!
- Вино всему виною тут! -
Кто виноват? Кто мрак осветит?
Никто не знает, не ответит.
Так в темном чреве кабака
мы пьем, трусливы и убоги.
Найдем, как черви на дороге,
смерть под ударом каблука.
Нет избавленья ниоткуда.
Чего мы ждем? Должно быть, чуда.
СОФИЯ МАВРОИДИ-ПАПАДАКИ
(1905-1977)
ДЕЛЬФЫ
"Скажите царю…"
Здесь скромное жилище Феба, здесь вещих лавров хоровод,
не заглушило время песню щебечущих Кастальских вод.
Пусть рухнул и лежит в руинах торжественного храма свод -
дух Аполлона легкокрылый меж Федриадских скал живет.
Здесь дышит Аполлон! Но тщетно душа-паломница твоя
у Пифии ответа станет искать на все твои загадки.
Взлети над миром - дух крылатый пусть унесет тебя в края,
где красоты Кастальский ключ, Гармонии источник сладкий!
КАСТОРИЯ
Владычица былых времен, поблекшая порфира,
склоненная над водами, где мертвый блеск заката,
ты вспоминаешь с горечью о первом царстве мира,
о несравненной родине, похищенной когда-то.
И отражаясь, бледная, в недвижной водной глади,
ты блеклой фреской кажешься, творением увечным.
И жизнь проходит стороной, а ты стоишь не глядя -
принцесса византийская в своем изгнанье вечном!
ПЕЛИОН
Сияет Пелиона склон, свой бархат расстилая:
стал каждый домик смальтою, все кровли - самоцветы.
Поля, селенья и леса дневным теплом согреты,
лежат, как византийская мозаика стенная.
Бук, яблоня, каштан, цветы и папоротник дикий -
издревле славные леса, героев колыбель.
Их мудрый пестовал Кентавр, им пел Орфей великий
про чужедальние края, грядущих странствий цель.
Гора-мозаика, смарагд на синеве небес,
какой всеведущий творец создал тебя такую
и вставил - красоту очей и чудо из чудес, -
как в раму, в несравненную голубизну морскую!
ГЕОРГОС КОТЗЮЛАС
(1909-1956)
МОЕ ИСКУССТВО
Извечный камень да известка -
основа моего труда.
Ты скажешь: грубо и неброско -
зато не рухнет никогда.
Лег в основанье камень белый,
стена - с прожилками гранит.
Она из бури выйдет целой
и от пожара охранит.
Мой труд - как дом гостеприимный,
жилище бедное крестьян.
Стол длинный, печки запах дымный,
в углу, у стенки - ткацкий стан.
Хозяин встретит добрым словом
Того, кто мимо держит путь:
"Стой, не побрезгуй бедным кровом,
войди, прохожий, гостем будь".
ЖЕНИТЬБА
Раньше в небе я парил,
а теперь бескрыл.
Больше к небу не взлетит
ум, к земле прибит.
Вот теперь вся жизнь моя -
бедность и семья,
черствый хлеб и рабский труд
в плен меня берут.
А затихнет шум дневной
снова предо мной
призраки былых утех,
музыка и смех.
Но смеюсь я, глядя в ночь.
Уходите прочь,
прочь, соблазны юных лет,
не тревожьте, нет.