СЕРГЕЙ СТЕПАНОВ
р. 1952, Ленинград
Представитель младшего поколения петербургской школы поэтического перевода, уже не привязанной ни к семинару Линецкой, ни к семинару Гнедич. Переводил почти исключительно с английского, выпустил авторскую книгу Уильяма Блейка, опубликовал множество переводов из Киплинга, Элиота, Байрона, Джона Донна, Эдгара По и т.д. В предлагаемой ниже подборке собраны преимущественно никогда не печатавшиеся произведения.
ЧАРЛЬЗ КОТТОН
(1630-1687)
О ТАБАКЕ
Природа! Чьей обязана ты злобе,
Взрастив ужасный плод в своей утробе?
Америка! Скажи, с какого сглазу
Явила ты на свет сию заразу?
Что за чума? Что за смертельный враг
Подбросил нам сей гибельный сорняк?
Табак! Табак! Само названье – яд!
Перо дрожит и пишет невпопад:
Оклеветать оно теперь готово
И Короля, и все, что есть святого!
Доносы составлять ему к лицу!
Иль стряпать панегирик подлецу!
И дайте срок, – Протектору, ей-ей! –
Начнет мое перо точить елей!
Так эта язва нынче душу гложет,
Что Муза ей противиться не может.
Благодарить какого нам посла,
Чья длань такую дрянь к нам занесла?
Вонючий отпрыск! Семя преступленья!
Его извергли нам землетрясенья!
В порядочной семье целебных трав
Ублюдок сей – отрава из трав!
О англичане! Вы какому бесу
Смердящу воскуряете завесу?
Разврата зелье! Видно, Небесами
Ты послано, чтоб мы травились сами!
Поддавшись сей губительной напасти,
Лишился человек бессмертной части!
Стигийским ты вздымаешься туманом
И замутняешь разум англичанам:
Ведь ни за что уже мы не в ответе –
Ни что творим, ни на каком мы свете!
Мы памяти и смысла лишены –
И ни в какую службу не годны.
Вся наша жизнь – сплошной кошмарный сон;
Мы преступаем с легкостью закон;
Вся наша дружба, мысли и поступки,
Все наши клятвы – просто дым из трубки!
Для нас уже таких понятий нет,
Как “Разум”, “Чувство”, “Право”, “Этикет”.
Благодаря миазмам никотина
Мы говорим, как жвачная скотина:
Сквозь зубы цедим, дымом грудь надув,
Полслова внятно – остальное: “Пуфф!”
Слова “Свобода”, “Истина” нам чужды;
Нам все едино – размышлять нет нужды.
И нам не светят разума лучи
В сей бесконечной облачной ночи.
Нас не видать в дыму – тут можно, скажем,
С успехом заниматься шпионажем:
Все б хорошо, да вот одно обидно –
Не видно нас, но ведь и нам не видно!
Способны мы увидеть лишь одни
Блуждающие блеклые огни.
В пороке сем крестьяне и вельможи,
И наши дамы в нем погрязли тоже!
Мы, как слепые, тычемся в дыму,
Где пищи нет ни глазу, ни уму.
Над Англией видны издалека,
Как над вулканом, дыма облака.
Британия! Ну кто тебя попутал?
Кто тучами вонючими окутал?
Се Диавол! Тьфу! Как серою несет!
И кашель! И помоев полон рот!
Се Диавол во смердящем одеянье,
Готовящий втихую злодеянье.
Сии клубы скрывают смертный грех –
И нас, в конце концов, погубят всех!
Исподтишка зараза лезет в тело
И сразу принимается за дело;
И если верить книгам докторов –
Букет болезней нам уже готов:
Простуда, кашель, астма и чахотка,
Апоплексия, жаба и сухотка,
Чума, безумье, сифилис, запоры –
Вот что таит сей ящичек Пандоры!
Прокуривает легкие глупец,
Готовя им чудовищный конец.
Дым из ноздрей нам говорит упорно,
Что у него живот – подобье горна!
Ужель душа в такой смердящей келье?
Вкушать способна радость и веселье?
Зачем же ей вселяться в сей Содом?
В сей лепрозорий, в сей публичный дом?
Здесь Молоха ужасные владенья,
Где он сжирает жертвоприношенья,
Здесь жизнь уходит, словно дым в трубу,
Покуда не окажемся в гробу.
Как будто нам житья нет без порока –
И мы пережигаем нить до срока!
Куда мы гнем, скажите? Вот вопрос:
Что ждет в итоге наш несчастный нос?
В дыму табачном он влачит свой век –
Тому виной курящий человек!
Какую же заслужит нос награду? –
Мы заживо его готовим к аду,
Где нам придется мучиться в огне.
Ну что ж, – предусмотрительно вполне!
Но Муза стала что-то задыхаться,
Хрипеть и что ни слово запинаться.
Да и не диво – дикая вонища:
Отравный, трупный запах табачища!
В дыму она глаголет через силу
И лечь уже готовится в могилу.
В сатире сей пускай достоинств нет –
Но все ж, она как будто и не бред.
ЧАРЛЬЗ СЕДЛИ
(1639-1728)
ВРАЧ И ПАЦИЕНТЫ
Я рассказать о том хочу,
На что пришлось пойти врачу,
Что слыл целителем добротным –
Лечил слабительным и рвотным,
Кишки клистиром прочищал
И кровь дурную выпущал.
Он ставил на ноги, но вскоре
В больных все те же видел хвори:
Пропойца пил – с печенкой худо;
Развратник, не оставил блуда –
И ртутной мази ждет, как чуда;
Не ведал удержу обжора –
И докатился до запора.
Собрав всех пациентов в зале,
Врач обратился к ним, нельзя ли:
Сесть на диету, чтобы вновь
Восстановились желчь и кровь;
Не пить шампанское ретиво,
А только слабенькое пиво –
И не до положенья риз;
На завтрак поридж или рис;
Здоровье сохранив и честь,
Супругу шлюхам предпочесть?
И все сошлись на том, что да –
Советы эти хоть куда!
Но без толку – вот в чем беда!
Врача дослушав кое-как,
Все вместе двинули в кабак!
Мораль
Рассудок трижды прав – и все ж
Против природы не попрешь!
ДЖОН УИЛМОТ, ГРАФ РОЧЕСТЕР
(1648-1680)
ПИСЬМО К ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
Восторгов столько мы вдвоем
Успели получить,
Что, право, было бы грехом
Их ревностью мрачить.
Так утвердим без суеты
Порядок двух вещей:
Мою бутылку терпишь ты,
А я – твоих хлыщей.
Измену мне не ставь в вину,
Хотя я признаю,
Что, отдавая дань вину,
Тебе не отдаю.
Но ты, и это не в укор,
Совсем не отстаешь –
И сладострастия ликер
Меня похлеще пьешь.
Когда во тьме дороги нет
И звездный свет погас,
Любовник сам идет на свет
Твоих распутных глаз.
Хоть тактика твоя проста,
Не вижу худа в ней:
Чем больше голова пуста,
Мошонка тем полней.
Не бойся этого признать
И все же быть со мной,
Поскольку не желаю знать
Я женщины иной.
И, чтобы учинять грозу,
Не вижу я причин –
Покуда я дою лозу,
Дои себе мужчин!
ПЕСНЯ ДЕВУШКИ
СВОЕМУ СЕДОМУ ВОЗЛЮБЛЕННОМУ
У меня лишь ты один,
Я раба твоих седин –
До могилы ты мне даден,
Болен, бледен, слаб и хладен.
Будешь ты моей звездой,
Мой любимый, мой седой!
Я в пустыню губ твоих,
Почерневших и сухих,
Поцелуев вылью влагу,
В сердце пробудив отвагу;
Как водой живой плесну,
Пробудив в тебе весну –
Станешь ты, как молодой,
Мой любимый, мой седой!
Ну а штучку, что в постели
Мы находим еле-еле,
Из-под груза долгих лет
Извлеку на белый свет:
Лаской ублажу обильной –
И она восстанет сильной!
Я для губ своих и рук
Выслушаю курс наук;
И тебя, блаженства ради,
Не оставлю я внакладе –
И пойдешь ты бороздой,
Мой любимый, мой седой!
УИЛФРЕД ОУЭН
(1893-1918)
МАЛЬЧИК И ОРУЖИЕ
Дай мальчику пощупать этот штык –
Как веет смертью от подобных штук!
Он, словно взгляд убийцы, синеват
И впиться в плоть поглубже норовит.
Дай мальчику еще потрогать пули,
Пока они под сердце не попали.
И дай снаряды, тихие от злобы –
У смерти оцинкованные зубы.
Ведь нужно, чтобы яблоки он грыз,
А не таил в своих когтях угроз,
И чтоб копыт тяжелых не завел,
И чтоб кудрей круг рога не завил.
КТО СМЕЯЛСЯ ПОСЛЕДНИМ
Он перед смертью крикнул: “Боже! Гад!”
И что это? Молитва или мат?..
Глумились Пули: “Глу-у-по!”,
Хихикал Пулемет,
И фыркало Орудье...
Другой успел воскликнуть только: “Мама!”
И не пришлось ему смеяться: “Мимо!”
И прыснула Шрапнель:
“Р-р-растяпа!”,
И хлопали Осколки...
“Любимая!” – вот все, что третий смог –
Губами в грязь, и умер в тот же миг...
Осклабились Штыки,
Загоготали Гильзы,
И Газ шипел: “Вотщ-щ-ще...”
ТОМ ГАНН
(1929–2004)
ИИСУС И МАТЕРЬ ЕГО
– Мой сын, и больше Божий сын,
Зачем уходишь ты из дома?
Вот сад, где всё тебе знакомо, –
Плоды жемчужные долин
И не слеза течет с маслин,
А лишь янтарная истома.
– Владыка я себе и не владыка.
– Тот чужеземец молодой,
Стоявший молча у порога,
Сперва смущал совсем немного,
Но распахнул передо мной
Зрак, полный ярости немой,
Зрак не Иосифа, но Бога.
И я себе уж не была владыка.
– Кто те двенадцать странных лиц?
Тебя не понимаю снова.
А помнишь, как учился слову
Со мною по названьям птиц?
Ты здесь под сенью шелковиц
Забудешь площадную славу.
– Владыка я себе и не владыка.
– Зачем застыл твой мутный взор?
Вот молоток, пила и клинья –
У верстака твои деянья,
Как мебель, что стоит с тех пор,
Как бросил плотницкий топор.
Со мной оставишь все сомненья –
Ведь я тебе единственный владыка.
– Хоть вихрем ты влеком, а все ж –
Кто не нуждается в покое?
Ты книжникам вещал такое!..
Смятенье в городе и дрожь –
Откуда силу ты берешь?
Кто был с тобой, незримо стоя?
– Владыка сам себе и не владыка.
– Ложатся тени на траву,
И вечер катится в долину...
Ну не твою ли пуповину
Я порвала в чужом хлеву?
И что ж – Владыкой назову?
Ответь, как подобает сыну!
– Владыка я себе и не владыка.