* * *
Я туда не вернусь,
туда, где народ мой загнан
в архаичность дактилей,
клятв, произнесённых
над сальным огарком свечи.
В стране Гольфстримов
и маленьких ферм
осталась постыдная память,
напевы, что забинтовали историю,
слова, что создали ритм
прошедшего времени,
ритм преступлений,
паралич сожалений.
Нет. Я не вернусь.
Как жестоки истоки:
вот я – женщина –
неряха в шелковом платье,
обходящая гарнизоны
походкой голубки,
раздающая экстазы
телесных трений
в обмен на льняной батист
и рисовый ситец.
Я – женщина
в старом легком пальтишке
на борту «Прекрасной Мэри»,
продрогшая мать,
прижимающая к груди
полумертвого мальчика.
Ветер нордоста дует
над грязной водой залива,
смешав все звуки:
гортанность
эмигрантского говора и
гласные, что поют
о тоске по дому.
А она не знает и не желает знать,
что новый язык –
не что иное, как
новый шрам,
медленно заживающий,
переходящий
в привычное подражание
тому, что когда-то
было, когда-то давным-давно.