ДМИТРИЙ ВЕДЕНЯПИН
р.1959, Москва
Окончил институт иностранных языков им. Мориса Тореза (ныне Лингвистический университет). Работал ночным сторожем, рабочим в геологических и археологических экспедициях, тренером по самбо, жонглером, преподавателем английского языка, читал лекции о русской литературе, переводил поэзию и прозу (английских, американских, французских и немецких классических и современных авторов). 13 мая 2004 года жюри конкурса на лучшие новые переводы великого основателя новой еврейской литературы Хаима-Нахмана Бялика вскрыло конверты призеров. Поскольку мне довелось бы председателем этого жюри, я первым и узнал, что первое место (среди двадцати семи соискателей) занял именно Дмитрий Веденяпин, выступивший в конкурсе под псевдонимом «Абрам Цвик». Размещаем ниже подборку этих переводов, сделавших Дмитрия Веденяпина лауреатом конкурса Бялика.
ХАИМ-НАХМАН БЯЛИК
(1873-1934)
ЦИЛЬ-ЦЛИЛЬ
Циль-цлиль, упорхнула, циль-цлиль, укатила,
Поет колокольчик – что было, то сплыло.
Куда ж ты, родная, так резво умчала,
Ведь главного сердце мое не сказало.
До срока разлука! Уж было готово
Слететь с языка это главное слово.
Ни день и ни два оно в сердце рождалось,
Хотело сказаться – да вот не сказалось.
И вдруг свистнул кнут, заскрипели колеса,
Дорога окуталась пылью белесой.
«Прощай, дорогой!» – и вдоль поля, по склону
Помчалась повозка к дубраве зеленой.
Как птичьи крыла меж стволами белея,
Косынка твоя замелькала в аллее.
Я снова один, – вот уже за дубравой
Звенит колокольчика голос лукавый.
Циль-цлиль, упорхнула, циль-цлиль, укатила,
Поет колокольчик – что было, то сплыло.
ВЕЛИКОЙ ОТ КРАЯ ДО КРАЯ…
Великой от края до края
Земля наша дышит тоскою,
Питая благами от века,
От века лишая покоя.
Всем делится с нами, но только –
За рабское наше служенье;
Неволит нас, словно скотину,
Без жалости и снисхожденья.
И нету душе передышки,
И сердце усталое тщетно
Мечтает о мирном приюте,
О миге свободы заветной.
Не будет награды усталым
И платы за труд – изнуренным;
Мгновенья вздохнуть, оглядеться –
И то на земле не дано нам.
Нигде, никому в целом мире
Угла не найдется, который
Душе бы стал крепостью верной
И сердцу – надежной опорой.
Угла, где б шатер мы разбили,
Чтоб был всех прочнее и краше,
Вошли и сказали бы: «Вот он –
Наш дом и прибежище наше!»
И не улыбнутся приветно,
И «здравствуй» не скажут, кивая,
Ни это далекое небо,
Ни эта трава полевая.
Средь толп затерявшись, как щепки,
Влекомые бездной морскою,
Исчезнем мы в мире огромном,
Великой объяты тоскою.
С ПРИХОДОМ ВЕЧЕРА
Сквозь пламя туч сойдя с высот,
Склонилось солнце к кромке вод.
За тучей вспыхнули лучи –
Как навостренные мечи.
И просияла даль, чиста,
И огнь – на зелени листа.
Свет на верхушку рощи лег,
И огнь по водам рек потек.
И дождь златой на холм сошел,
Свеченье окропило дол.
Но тает отблеск огневой,
И никнет в бездну свет живой.
На мир ложится ночи тень,
День отступает – гаснет день.
И легкий ветерок подул
И тайну мне свою шепнул.
И был он нежен и летуч,
Как вечера прозрачный луч.
«Мой мальчик, юность промелькнет,
Как быстрокрылой птицы лёт.
Всё мерзко здесь, сплошь грязь и смрад,
Но есть иной предел и лад,
Где воздух благом напоен,
Где ветр – свобода, свет – закон,
Где и для нас готов приют;
Восстань, мой сын, не медли тут!
Не здесь отрада и покой…»
Но, сердце, сердце, что с тобой?
Зачем, облечено во мрак,
Ты вечно мучаешься так
И в раздражении своем
Тюрьмой считаешь Божий дом?
Иль тяжко видеть, что сильней
Ночная мгла дневных лучей?
Зачем всегда с уходом дня
Тоска в тиски берет меня
И сердце бедное влечет
За грань земного, к краю вод?
ЭТИ ЖАДНЫЕ ОЧИ…
Эти жадные очи, исполненные вожделенья,
Эти губы, просящие новых и новых лобзаний,
Эти чуткие серны, к охотнику льнущие лани,
Тайный сад твой – Геенна, не знающая насыщенья.
Изобильной отрады полна твоей плоти корона –
В восхищенье своем я не ведал отрады блаженней, –
Вод источник живых, заключенный родник наслаждений,
Как я жаждал тебя всей душою своей пресыщенной!
Мир был в сердце моем, были чувства мои безмятежны,
Но смутилась душа, совершенство твое лицезрея,
И, юнец простодушный, принес я тебе, не жалея,
Непорочность свою, лучший цвет моей юности нежной.
Я был счастлив одно лишь мгновенье и благословляю
Руку, давшую мне эту сладкую боль ликованья,
Подарившую миг и отнявшую без состраданья
Целый мир: мир за плоть – вот цена, что отдал за тебя я!
КАК УМРУ…
Памяти N.
Как умру, вы так меня оплачьте:
«Вот он был – и вот его не стало:
Жизнь его оборвалась до срока,
Песнь его осталась недопетой;
И уже вовеки никому
Стих его последний не услышать –
Никому вовек!
А ведь у него была душа,
Говорящая душа живая –
Арфа, на которой он играл,
Все свои ей поверяя тайны;
Лишь одну-единственную тайну
Он унес с собой, одной струны
Отчего-то так и не коснулся
И теперь уж не коснется впредь,
Не коснется впредь!
Ах, какое горе! Как ждала,
Изнывала, млела та струна,
Молча млела, молча трепетала,
Вся тянулась к своему стиху,
Обмирая, мучаясь, тоскуя –
Как душа о женихе своем, –
И хотя он медлил, каждый день
С воркованьем тайным всё стремилась,
Всё звала его, а он всё медлил
И не приходил, не приходил.
О несчастье! Умер человек!
Вот он был – и вдруг его не стало,
Песнь его осталась недопетой;
И уже вовеки никому
Стих его последний не услышать –
Никому вовек!»