Дополнительные материалы

Интервью "Русскому Журналу"
Страница в "Русском Переплете"

ЦИЛЬ-ЦЛИЛЬ

Циль-цлиль, упорхнула, циль-цлиль, укатила,
Поет колокольчик – что было, то сплыло.

Куда ж ты, родная, так резво умчала,
Ведь главного сердце мое не сказало.

До срока разлука! Уж было готово
Слететь с языка это главное слово.

Ни день и ни два оно в сердце рождалось,
Хотело сказаться – да вот не сказалось.

И вдруг свистнул кнут, заскрипели колеса,
Дорога окуталась пылью белесой.

«Прощай, дорогой!» – и вдоль поля, по склону
Помчалась повозка к дубраве зеленой.

Как птичьи крыла меж стволами белея,
Косынка твоя замелькала в аллее.

Я снова один, – вот уже за дубравой
Звенит колокольчика голос лукавый.

Циль-цлиль, упорхнула, циль-цлиль, укатила,
Поет колокольчик – что было, то сплыло.

ВЕЛИКОЙ ОТ КРАЯ ДО КРАЯ…

Великой от края до края
Земля наша дышит тоскою,
Питая благами от века,
От века лишая покоя.

Всем делится с нами, но только –
За рабское наше служенье;
Неволит нас, словно скотину,
Без жалости и снисхожденья.

И нету душе передышки,
И сердце усталое тщетно
Мечтает о мирном приюте,
О миге свободы заветной.

Не будет награды усталым
И платы за труд – изнуренным;
Мгновенья вздохнуть, оглядеться –
И то на земле не дано нам.

Нигде, никому в целом мире
Угла не найдется, который
Душе бы стал крепостью верной
И сердцу – надежной опорой.

Угла, где б шатер мы разбили,
Чтоб был всех прочнее и краше,
Вошли и сказали бы: «Вот он –
Наш дом и прибежище наше!»

И не улыбнутся приветно,
И «здравствуй» не скажут, кивая,
Ни это далекое небо,
Ни эта трава полевая.

Средь толп затерявшись, как щепки,
Влекомые бездной морскою,
Исчезнем мы в мире огромном,
Великой объяты тоскою.

С ПРИХОДОМ ВЕЧЕРА

Сквозь пламя туч сойдя с высот,
Склонилось солнце к кромке вод.

За тучей вспыхнули лучи –
Как навостренные мечи.

И просияла даль, чиста,
И огнь – на зелени листа.

Свет на верхушку рощи лег,
И огнь по водам рек потек.

И дождь златой на холм сошел,
Свеченье окропило дол.

Но тает отблеск огневой,
И никнет в бездну свет живой.

На мир ложится ночи тень,
День отступает – гаснет день.

И легкий ветерок подул
И тайну мне свою шепнул.

И был он нежен и летуч,
Как вечера прозрачный луч.

«Мой мальчик, юность промелькнет,
Как быстрокрылой птицы лёт.

Всё мерзко здесь, сплошь грязь и смрад,
Но есть иной предел и лад,

Где воздух благом напоен,
Где ветр – свобода, свет – закон,

Где и для нас готов приют;
Восстань, мой сын, не медли тут!

Не здесь отрада и покой…»
Но, сердце, сердце, что с тобой?

Зачем, облечено во мрак,
Ты вечно мучаешься так

И в раздражении своем
Тюрьмой считаешь Божий дом?

Иль тяжко видеть, что сильней
Ночная мгла дневных лучей?

Зачем всегда с уходом дня
Тоска в тиски берет меня

И сердце бедное влечет
За грань земного, к краю вод?

ЭТИ ЖАДНЫЕ ОЧИ…

Эти жадные очи, исполненные вожделенья,
Эти губы, просящие новых и новых лобзаний,
Эти чуткие серны, к охотнику льнущие лани,
Тайный сад твой – Геенна, не знающая насыщенья.

Изобильной отрады полна твоей плоти корона –
В восхищенье своем я не ведал отрады блаженней, –
Вод источник живых, заключенный родник наслаждений,
Как я жаждал тебя всей душою своей пресыщенной!

Мир был в сердце моем, были чувства мои безмятежны,
Но смутилась душа, совершенство твое лицезрея,
И, юнец простодушный, принес я тебе, не жалея,
Непорочность свою, лучший цвет моей юности нежной.

Я был счастлив одно лишь мгновенье и благословляю
Руку, давшую мне эту сладкую боль ликованья,
Подарившую миг и отнявшую без состраданья
Целый мир: мир за плоть – вот цена, что отдал за тебя я!

КАК УМРУ…

                     Памяти N.

Как умру, вы так меня оплачьте:
«Вот он был – и вот его не стало:
Жизнь его оборвалась до срока,
Песнь его осталась недопетой;
И уже вовеки никому
Стих его последний не услышать –
Никому вовек!

А ведь у него была душа,
Говорящая душа живая –
Арфа, на которой он играл,
Все свои ей поверяя тайны;
Лишь одну-единственную тайну
Он унес с собой, одной струны
Отчего-то так и не коснулся
И теперь уж не коснется впредь,
Не коснется впредь!

Ах, какое горе! Как ждала,
Изнывала, млела та струна,
Молча млела, молча трепетала,
Вся тянулась к своему стиху,
Обмирая, мучаясь, тоскуя –
Как душа о женихе своем, –
И хотя он медлил, каждый день
С воркованьем тайным всё стремилась,
Всё звала его, а он всё медлил
И не приходил, не приходил.

О несчастье! Умер человек!
Вот он был – и вдруг его не стало,
Песнь его осталась недопетой;
И уже вовеки никому
Стих его последний не услышать –
Никому вовек!»