На главную страницу

ЛАРИСА ВИНАРОВА

р. 1970, Москва

По профессии – художник-реставратор. Автор сборника стихов. Испанский язык выучила самостоятельно. Переводила на русский поэзию испанского Золотого века, в частности Св. Терезу Авильскую и Св. Хуана де ла Крус (Иоанна Креста). Трактат последнего «Восхождение на гору Кармель» в переводе Винаровой вышел в мае 2004 года в издательстве Православного Общедоступного Университета, основанного о. А. Менем. Сейчас работает над переводом следующего трактата, «Темная ночь». Переводит также английских поэтов-метафизиков XVII века.


СВЯТАЯ ТЕРЕЗА АВИЛЬСКАЯ

(1515-1582)

*   *   *

Ничто не страшно,
ничто не больно;
все исчезает –
Бог остается.
Только терпенье
цель покоряет.
Бога стяжавшим,
Бога довольно;
Бога хватает.

САН ХУАН ДЕ ЛА КРУС

(1542-1591)

ТЕМНАЯ НОЧЬ

В ночи неизреченной,
сжигаема любовью и тоскою –
о жребий мой блаженный! –
я вышла стороною,
когда мой дом исполнился покоя.

Во тьме благословенной
я лестницей спешила потайною –
о жребий мой блаженный! –
окутанная тьмою,
когда мой дом исполнился покоя.

Ночною тьмой хранима,
таясь, я никого не повстречала,
и я была незрима,
а путь мне освещала
любовь, что в сердце у меня пылала.

Любовь сия – светлее,
чем солнце в полдень, – путь мне озаряла.
Я шла, ведома ею,
к тому, кого я знала,
в пустынный край, где встречи ожидала.

О ночь, нежней рассвета!
О ночь, что провожатой мне служила!
О ночь благая эта,
что с Милым обручила,
Невесту в Жениха преобразила!

И в сердце, что незримо
лишь для него цветенье сберегало,
лежал он недвижимо,
и я его ласкала.
Нам кедра ветвь прохладу даровала.

Там, под зубчатой сенью,
его волос касалась я несмело,
а ветра дуновенье
крылом меня задело
и чувствам всем умолкнуть повелело.

В тиши, в самозабвенье
я над своим Возлюбленным склонилась,
и все ушло. Мученье,
которым я томилась,
средь лилий белоснежных растворилось.

ОГОНЬ ЖИВОЙ ЛЮБОВИ

Огонь живой любови,
как сладостно ты ранишь
меня до глуби сердца сокровенной!
Ты не угаснешь боле,
сиять ты не устанешь –
сожги преграду к встрече вожделенной!

О счастие ожога!
О раны той отрада!
О ласковой руки прикосновенье –
ты к вечности дорога,
и всех долгов уплата,
и смерть, и смерти в жизнь преображенье!

О, светочи живые!
Безмерное сиянье,
что чувств глубины темные омыло,
до той поры слепые;
и радостною данью –
своим теплом и светом одарило!

Так нежно и смиренно
зажегшийся в сознанье,
лишь ты, огонь, в нем тайно обитаешь...
В душе моей блаженной
живет твое дыханье,
и ты меня любовью наполняешь!

ИСТОЧНИК

Как сладостно мне знать источник, бегущий
во тьме этой ночи!

Сей вечный источник от взора таится,
но знаю я дол, где он тихо струится
во тьме этой ночи.

В ночи этой темной, что жизнью зовется,
блажен тот, кто с верой сей влаги коснется,
во тьме этой ночи.

Начало берут в нем все сущие реки,
его же начала не сыщешь вовеки
во тьме этой ночи.

Собой красоту затмевая любую,
он поит небесную твердь и земную
во тьме этой ночи.

Текут его воды, исполнясь прохлады,
и нет им предела, и нет им преграды
во тьме этой ночи.

Хрусталь этих вод никогда не затмится,
но свет всей земле в них от века родится
во тьме этой ночи.

Чисты и светлы, орошают те воды
и землю, и ад, и небесные своды
во тьме этой ночи.

Великий поток сей источник рождает,
и он, всемогущий, препоны сметает
во тьме этой ночи.

В нем облик троих, воедино слиянный,
и каждый сияет, другим осиянный
во тьме этой ночи.

Cей вечный источник от взора таится,
но в хлеб животворный для нас превратится
во тьме этой ночи.

Тот хлеб вечносущий питает созданья,
их глад утоляя во мраке страданья,
во тьме этой ночи.

И вечный источник, без коего стражду,
сим хлебом живым утолит мою жажду
во тьме этой ночи.

*   *   *

Жаждой охваченный странной,
ждал я заветного срока –
и полетел я высоко,
цели достиг я желанной!


Я так высоко поднялся,
этим восторгом влекомый,
что в вышине незнакомой
я навсегда потерялся.

Вот он, тот миг долгожданный!
Я все летел одиноко
в этой любви – и высоко
цели достиг я желанной!

Выше! Но взор мой в полете
был ослеплен на мгновенье –
так и настиг я в затменье
цель, словно дичь на охоте.

Слепо, с любовью той странной
в сумрак шагнул я глубоко
и, оказавшись высоко,
цели достиг я желанной!

Я так легко поднимался
вверх – есть ли участь блаженней? –
и становился смиренней,
и все сильней умалялся.

Рек я в борьбе неустанной:
"Кто же достигнет истока?"–
и полетел я высоко,
цели достиг я желанной!

Дивный полет мой вмещает
разных полетов так много –
ведь уповавший на Бога
то, что искал, обретает.

С этой надеждою странной
ждал я заветного срока...
Я был высоко, высоко,
цели достиг я желанной!

*   *   *

Я очутился в том краю,
вкусив неведенья такого,
что выше знания любого.


Не знаю сам, какой тропою
вошел я в край сей заповедный,
не знаю, где я, но не скрою,
что в этот миг мой разум бедный,
покинув мир немой и бледный,
вкусил неведенья такого,
что выше знания любого.

Объяло истинное знанье
весь мир, Всевышним сотворенный.
Так, в одиночестве, в молчанье,
его узрел я и, плененный,
стал как младенец несмышленый,
коснувшись таинства такого,
что выше знания любого.

Был поглощен я столь всецело,
что на вершине отчужденья
любое чувство онемело,
ушло любое ощущенье,
когда достиг я постиженья
непостижимого – такого,
что выше знания любого.

Сей пилигрим, по Божьей воле,
сам от себя освободится
и все, что он узнал дотоле,
во прах и пепел обратится.
столь возрастет, что умалится
вдруг до неведенья такого,
что выше знания любого.

Чем больше познает, немея,
ум, тем он меньше постигает
сей пламень, ведший Моисея,
свет, что в полуночи сияет,
но тот, кто все ж его познает,
вкусит неведенья такого,
что выше знания любого.

Сие незнающее знанье –
– такую власть оно имеет,
что мудрецы в своем старанье
его постичь – не преуспеют,
ибо их знанье не сумеет
достичь неведенья такого,
что выше знания любого.

Его вершина недоступна,
и нет науки, овладевшей
тем высшим знаньем целокупно
иль превзойти его сумевшей.
Но сам себя преодолевший,
вкусит неведенья такого,
превыше став всего земного.

И, коль желаешь ты ответа –
– что тайна высшая скрывает? –
скажу: благое знанье это
суть Божества собой являет.
Нам Божья милость позволяет
вкусить неведенья такого.
что выше знания любого.

МЛАДОЙ ПАСТУХ

Младой пастух скорбит в тоске безгласной.
Он устремился, чуждый развлеченьям,
к своей пастушке каждым помышленьем,
и грудь его больна любовью страстной.

Не потому он плачет, что напрасной
своей любовью уязвлен глубоко,
но оттого страдает он жестоко,
что позабыт пастушкою прекрасной.

И, позабыт пастушкою прекрасной,
он терпит эти тяжкие мученья,
чужой земли приемлет поношенья,
и грудь его больна любовью страстной.

И говорит пастух: "О я, несчастный!
Ведь ей теперь любовь моя постыла!
Она меня навеки позабыла
и я томлюсь любовью этой страстной!"

И вот, истерзан мукой ежечасной,
однажды он на дерево поднялся
и за руки повешенным остался
и грудь его больна любовью страстной.

*   *   *

И без опоры, и с опорой
во тьме, без света обитаю;
во всем предел свой обретаю.

О всех созданиях из плоти
душа навеки позабыла,
и над собою воспарила,
и Бог был с нею в том полете,
опорой, что ее хранила.
И посему сказать я вправе,
что вещь, прекрасней нет которой,
моя душа узрела въяве –
и без опоры, и с опорой!

Пусть жизнь моя объята тьмою –
то участь всех в земной юдоли,
я не скорблю об этой доле!
Моя любовь творит со мною
досель невиданное чудо:
порою слепну я, но знаю –
душа любви полна, покуда
во тьме, без света обитаю.

Меня ведет любви той сила:
она, живя во мне незримо,
добро ли, зло, что мне чинимо –
единым яством обратила
и жизнь в себя преобразила.
И в этом сладостном томленье
я словно в пламени сгораю,
и, раненый без исцеленья,
во всем предел свой обретаю.

ЛОПЕ ДЕ ВЕГА

(1562-1613)

*   *   *

Что есть во мне, какою красотою,
о Иисус мой, я тебя пленила,
что ты к моим дверям, что затворила,
в ночи приходишь зимнею порою?

О, сколь я жесткосердна – пред тобою,
безумица, я двери не открыла,
пусть раны нежных стоп твоих студила
зима своей холодною росою!

О, сколько раз ночами я слыхала,
как ангел рек мне: «Встань, душа слепая;
внемли любви, что звать тебя устала!»

И сколько раз надменность ледяная
Ему «открою завтра» отвечала,
назавтра вновь все то же отвечая!

ДЖОРДЖ ГЕРБЕРТ

(1593-1633)

ПАСХАЛЬНЫЕ КРЫЛЬЯ

Бог человеку изобилье дал.
          Гния в безумии своём,
                    Я радость потерял,
                              И бедняком
                                        Я стал.
                                        С Тобой
                              Дай мне взлететь,
                    И, как щеглы весной,
          Твою победу дай воспеть.
В паденьи пусть полет начнется мой!

В скорбях и зле я путь свой начинал.
          Однако болью и стыдом
                    Ты грех мой наказал,
                              И невесом
                                        Я стал.
                                        С Тобой
                              Соединить
                    Хочу крыла – душой
          Твою победу ощутить.
В страданьи пусть полет начнется мой!

ЭДМУНД УОЛЛЕР

(1608-1687)

СТИХИ В КОНЦЕ КНИГИ

Детей, еще не могущих читать,
Не впечатленья ль учат сочинять?
Когда душа решимости полна,
То тело старца выпрямит она.
Ведь ей, душе, чтоб восхвалять Творца,
Ни надобно ни тела, ни лица!

Moря тихи, когда уснут ветра,
А мы – когда пройдет страстей пора,
Когда поймем, как тщетна похвальба
Всем тем, что в пепел обратит судьба.
Вид пустоты, что прежде был сокрыт
Туманом страсти, время обнажит!

Души разбитый дом сквозь щели лет
Впускает незнакомый прежде свет,
Чтоб, в слабости сильнее и мудрей,
Мы шли к порогу вечности своей.
Покинув прежний мир, мы зрим уже
Мир тот и этот, стоя на меже.

ТОМАС ТРЭХЕРН

(1637-1674)

СНОВИДЕНИЯ

Как странно! Видел я
Холмы и в небе – воробья,
                    И око дня
          С небес взирало на меня,
          Иной земли покой храня.
Неужто видит спящий человек
Мир необъятный сквозь преграду век?

Похожи люди там
На тех, что днем встречались нам.
                    Лазурь чиста,
          Земля свежа – совсем как та,
          Чья проникает красота
В сознанье днем. Ужели я могу
Все небо и весь мир хранить в мозгу?

Какой секрет в том скрыт?
Какую радость он сулит?
                    Секрет тая,
          Живет незримо мысль моя,
          Пока во сне покоюсь я.
Возможно ли, чтоб мир огромный сей
Не истончился в памяти моей?

Ужель в мозгу моем
Живет все виденное днем?
                    Ведь я не знал,
          Где сон, где явь, когда был мал,
          И все реальностью считал.
Мой сон вмещал весь мир. О чудеса –
Другая твердь, другие небеса!

Пока то, что привык
Звать «опытом» людской язык,
                    Не отсекло
          От яви сон – дотоль крыло
          Нарядной птицы, благо, зло,
Что ночью мне привиделись во сне,
Печаль иль радость доставляли мне,

Как виденное днем,
Как то, что правдой мы зовем.
                    Порой во снах
          Меня терзали боль и страх,
          Что в темных кроются вещах.
Их бытие реально, хоть оно
Моею мыслью было рождено.

Но что есть мысль? Она,
Хоть кажется подобьем сна,
                    На нас, людей,
          Влияет глубже и сильней
          Всех осязаемых вещей.
Но ум не зрит реальности того,
Что, скрытое, живет внутри него.

О мысли! Только вы
Правдивы, вещи же мертвы.
                    Отделена
          От духа вещь, но в ум она
          Проникнет, в мысль облечена.
Да, наши мысли истинней вещей:
Они исток всех благ и всех скорбей!