Нам всегда хотелось "иначе",
Нам сквозь "это" виделось "то";
Если жили просто на даче,
Улыбались: "живем в шато".

Рдеет пурпур и гарь заката,
Переулок твой озарив:
Это "два золотых фрегата
На коралловый стали риф".

Ты растерянно притулился
Меж винтеров и винопийц:
Это "принц Флоризель томился
В мутном клубе самоубийц".

Вянет месяц над Самаркандом,
Синей влагой залив бассейн:
Это "в Кордове по верандам
Лунной ночью гулял Гуссейн".

Летом пил ты бузу, наверно,
Но и в трезвом напитке хмель:
"Замечательная таверна!
Превосходный шотландский эль!"

Мглистый вечер, туман с болотца,
Но не стоит идти домой:
Сладкой жутью в тумане вьется
"Баскервильской собаки вой".

Каждый дом на горе – "акрополь",
"Монтезума" – каждый цыган;
Называется: Севастополь,
Ощущается: "Зурбаган".

В мире всё, "как на той картине",
В мире всё, "как в романе том", –
И по жизни, серой пустыне,
За миражем вечным бредем.

И прекрасной этой болезни,
Удвояющей наши дни,
Мы кричим, исчезая в бездне:
"Лама, лама, савахфани!"