| Я – рояль: | Я сам себя приподнял, словно сад,
на голой площади пустой ладони. |
| Tutti: | А ветки хлещутся и голосят,
то голосуют ввысь, то мокрые висят,
и капли падают... |
| Рояль: | Всё о своем долдоня.
А треугольнички (подлаживаясь к ним):
Динь-дон, динь-дон (дьячками вскользь молебна). |
| Рояль: | А сад у бури на груди храним. |
| Tutti: | Несется ливнем сад, безумный аноним,
и ревом царственным раскинулся хвалебно. |
| Рояль: | Ладонь, как памятник, приподнял дуралей,
А скрипки взвизгнули: над загнанными днями. |
| Tutti: | Несется бурный сад, бежит со всех аллей
и выворачивается с корнями.
А поверху стучит, стучит в тарелки медь,
листочки щелкаются друг о друга
пощечинками... |
| Tutti: | И пошла греметь
овражьей жизни темная округа. |
| Рояль: | Последней ярости – увал! Обрыв!! Яруга!!! |
| Tutti: | О муза ужаса, ты дрогнула, подруга.
Какой там сад! Я голая ладонь,
и, пальцы точно ноги раскоряча,
пришлепну сгоряча умишко. Нет, не тронь! –
мурлычут деревянные. Долдонь! –
ударил барабан по жизни! – Взвой же, вонь,
и взвейся из нутра, испуганный огонь!
Долдонь по жизни – вот и вся задача. |
| Tutti: | А сад по ветру тащится что кляча,
и свечи с двух концов пылают, чуть не плача. |
| Рояль: | На черном теле мертвого рояля
лежу, ладонью, словно ликом, бел.
Лежу-гляжу и сам не знаю, я ли
от дивного виденья оробел.
И уши, словно лошади, сторожки.
Еще стучится сердце в кулаке,
а линии уже проходят, как дорожки,
по распятой на вечности руке. |
| Tutti: | Куда они ведут? |
| Рояль: | При трех свечах гаданье,
и обрученье с болью и с судьбой,
и еле слышное воздушное свиданье
с былым и с будущим собой.
При восковых слезах трех свечек, а гобой
поет мне, что картинкой мирозданье
налипло на сердце. |
| Рояль: | А сердце на виду... |
| Tutti: | Стучит на выставке продажною моделью... |
| Рояль: | И подрядясь на черный час к безделью,
вкруг пальца ночь я обведу. |
| Tutti: | Ночь, зеркало и сад, три свечки и листочки,
уже бумажные, с помарками примет... |
| Рояль: | И возникает бытие из точки. |
| Tutti: | Которой – всею медью! – нет! |
| Рояль: | Но буду я любить описку, опечатку... |
| Tutti: | Которой нет! |
| Рояль: | И можно щеголять,
надев на пальцы, как штаны, перчатку,
и под сурдинку – тра-ля-ля! – гулять. |
| Tutti: | Под Новый Год все веселы и пьяны.
Под Новый Год, но злобствует фагот:
А по сердцу мороз, поди, дерет? |
| Рояль: | Я – те взбесившиеся фортепьяны,
что осмеял когда-то Дидерот.
А контрабасы загудели: Те ли? |
| Рояль: | А хоть бы те – не выест очи стыд! |
| Tutti: | И сколько музыкальной канители
на ели на рождественской блестит! |
| Рояль: | Какой там сад! Я умопомрачитель... |
| Tutti: | Рачительный! |
| Рояль: | На поприще вещей.
Я еле начатый самоучитель
при свете трех заплаканных свечей. |
| Tutti: | Мелодии ручей... |
| Рояль: | Кой черт мне поручитель,
что я себе родня, а не ничей? |
| Tutti: | И музыка течет всё горячей. |
| Рояль: | Я недоконченный самоучитель,
закапанный слезою восковой.
И больно-больно ластится гобой:
Ту-ту! Уехало. Тю-тю! Свисточек. |
| Рояль: | А где-то, может быть, уже тю-тю и я,
и даже звездное скопленье точек
останется без бытия.
Без поля, без движения, без массы,
не существуя, через не могу. –
Еще бы! – свищут флейты-пустоплясы,
и филинами контрабасы:
Угу! Так, так! Угу! Угу! |
| Рояль: | Отдать на откуп скуку бедокурам!
Бу-бу! – бубнится барабанным шкурам. –
Ура! Разы разят, рожаясь, за разами.
Ду-ду! Беда идет войною на беду. |
| Рояль: | Как девку с разодетыми глазами... |
| Tutti: | Вкруг пальца ночь я обведу.
Источник музыки... |
| Рояль: | Забил из точки. |
| Tutti: | Порхают по ночи листочки и свисточки,
и сад в кулак собрался, как в отъезд,
как дым развеялся... |
| Рояль: | А стыд глаза не ест,
и только я своим гаданьем донят.
А барабаны по нутру долдонят.
Виолончели, точно зеркала
прудообразные, вращаются, колебля
изломанные лучики свечей. |
| Рояль: | И зло ползет из-подо зла,
Харонов пруд и труд! Туманный выдох: гребля.
И может быть, себе до кончиков ногтей,
трех свеч моих желтей, я стал уже ничей.
И три старушки, сидючи в сторожке,
у церковки гадают налегке.
И я теперь как от просвирки крошки... |
| Tutti: | И сад развеялся в зеркальном далеке... |
| Рояль и Tutti: | А линии уходят, как дорожки,
по распятой на музыке руке. |