С. Петров
АНТИГЕРОИЧЕСКАЯ СИМФОНИЯ
Посвящается Марианне Соболевой
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Чтец (вчуже, прозаический, но не рассказчик), сиречь ТОЛКОВНИК
Главный дирижер, а по немецки Generalmusik-Direktor, сиречь ГЕНЕРАЛ
ЧЕЛОВЕК со вступительным словом
Обоеполая ПУБЛИКА, способная к бесполому делению
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ИНСТРУМЕНТЫ:
1. ОРГАН
2. РОЯЛЬ
3. СКРИПКИ
4. КОНТРАБАСЫ
5. ФЛЕЙТЫ
6. ГОБОИ
7. БАРАБАНЫ
8. ГИТАРЫ
9. ТАРЕЛКИ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ГОЛОСА:
1. БАС
2. БАРИТОН
3. ТЕНОР
ЧАСТЬ ПЕРВАЯПалочная
As-dur
РОЯЛЬ:
Удар! Гром древних драм! И треснула земля.
Удар! И сразу трех за совесть, не за страх,
Матрех Петруха по сусалам трах!
ГЕНЕРАЛ:
Пляшите, флейточки!
ФЛЕЙТЫ:
Ля, ля, ля, ля!
Каля-маля, каля-маля!
ПИИТ:
Я не хочу быть никаким героем,
ни смертно, ни посмертно не хочу.
Уж мы им с Музой музыку устроим,
уж мы им вставим в бравый зад свечу,
уж так-то раскроим нутро им!
Без такта! Виноват, не промолчу!
Полслова дайте трепачу,
и я тихонько под нос промычу,
что изойдут на кал и на мочу.
ГЕНЕРАЛ:
Пляшите, скрипочки! Летайте легче моли!
Играйте, скрипочки,
привстав на цыпочки!
СКРИПКИ:
Скрип-скрип!
Цып-цып!
Цыпа-дрипа,
Цыпа-дрипа,
Цыпа-дрипа ля бемоли.
ПИИТ:
Я, как Иаков, с Богом воевал,
а вышел на поверку просто Яшка,
орешек, самого себя двояшка.
ТОЛКОВНИК:
Бежит с седою головою вал
из музыки.
ПИИТ:
И дышит тяжко.
А Яков – бык с колхозной кличкой Як.
Он рогом тык и каждому свояк.
А рядом с ним, как недруг или враг,
задрипанный и драный Як-Цыдрак,
поклонник девок, рюмок, дров и драк,
и тут же третий, Як-Цыдрак-Цыдроли,
который, не вступая в брак,
нащупывает дрянь и дрязги в дроле.
И он такой герой,
что дуй его горой.
А трое в сумме не дерьмо ли?
TUTTI:
Вот женился Як на Цыпе,
Як-Цыдрак на Цыпе-Дрипе,
Як-Цыдрак-Цыдроли
на Цыпе-Дрипе, Ля Бемоли.
ТОЛКОВНИК:
Это, разумеется,
детская песенка,
ибо жениться
нельзя без ребячества.
Учтите это!
Развесьте уши
и слушайте дальше!
ГЕНЕРАЛ:
Эй вы, контрабасы!
Вы толстомясы,
будто колбасы!
Стать строем, как Троя,
гуденье утроя
и каждый всем брюхом
играя в героя.
КОНТРАБАСЫ:
В герои лезть мы рады все.
Ура! Абракадабра!
Но как играть на колбасе
трагически и храбро?
TUTTI:
И будем мы, как люди, ржать
у ног Абракадабры,
чтоб жизнь хоть как-то удержать
за липкий хвост и жабры.
ПИИТ:
Театр огромен, как сарай сырой,
где проживают тьму ролей и ролек,
и, может быть, тот истинный герой,
кто от себя бежит, как робкий кролик,
понеже в нем велик и нежен дух,
и суть свою под хвостиком он прячет,
сынок натуры, милый лопоух,
предсмертно скачет и отважно плачет.
РОЯЛЬ:
Оплакивают каждый Божий дар,
разиня рот, испуганные морды.
Звенит слеза. Удар! Еще удар!
И полупьяные аккорды.
TUTTI:
Туда-сюда и так, и сяк.
Налим попался добрый,
и мы с ним пляшем краковяк,
под зёбры взяв, под зёбры.
ТОЛКОВНИК:
Зал молчит, как огород,
где произрастают головы
с развешанными ушами,
а музыка
подается запеченная в раковинах
или в капустных листьях.
Полусырое мясо музыки
рвут зубами
только музыкоеды,
ибо у них
по недоброжелательству природы
отсутствуют уши.
Капуста женского пола,
та самая, на которой сто ризок,
собирается лезть на эстраду
и носить на руках дирижера,
как грудного младенца
или героя во фраке,
по манию коего
бедный оркестр
скачет, как мальчик,
верхом на палочке.
А дирижер-то
вовсе и не герой,
и палочка у него ломкая.
ПИИТ:
И если есмь я сам себе судьба,
то музыка есть древняя борьба,
когда ополоумевшие звуки
друг друга жмут и гнут, как раб раба,
ломая ребра, и хребты, и руки.
Блаженный хруст руки и нежный треск ребра,
панический восторг и страшная отрада,
зной симфонический, мажорная жара,
и, как страда, раскинулась эстрада.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Прекрасные дамы и господа!
Дамы прекрасные непременно.
Да и мужчины, откровенно говоря, хоть куда,
а попросту люди и джентльмены!
Со временем каши никак не сварить,
а заварить пожалуйста: раз – и готово!
ТОЛКОВНИК:
Оркестр пришипился,
а дирижер-генерал
красуется, как нуль без палочки.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Я опоздал, но буду говорить
и посередь музыки вступительное слово.
Лучше в середине, чем никогда,
прекрасные дамы и господа!
Музыка – только фон, а на сем фоне я
не менее важен, нежели симфония,
ибо говорю я быстро и шустро,
голос у меня просвещенный, как эта люстра.
ТОЛКОВНИК:
На бесчувственную эстраду
лезут девки
с растрепанными взглядами,
с растопыренными букетами,
со вспотевшими, как подмышки, душами
и прочим барахлом.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Мнения я приглажу и приласкаю.
Итак, часть первая написана в As-dur.
ОРГАН:
Топчите же эстраду! Я вас, дур,
к служению искусства допускаю,
зане вы к музыкальной ночи сны,
зане и днем вы всё равно честны,
искусству вы воистину весталки
усталые, торжественны и жалки,
живете, елки-палки, из-под палки,
ликуя, будто звуки в перепалке.
Зане вы – крохотные героини,
и ваше тело поднялось, как тесто,
пусть на дрожжах, пускай на героине,
до жалостно-распухшего протеста
из тесненькой одежды, как из дежи.
Пусть музыка уже не та, да вы всё те же.
И то сказать, немного в вас красы-то,
зато без вас искусство и не сыто.
Я по добру вам, девы, рокочу.
Садитесь! Всех на трубах прокачу!
Простите, что сужу о вас так узко!
Как водка музыка, зато вы к ней закуска.
ПИИТ:
Герой – ура – дурак! В музыке, как в раине,
он на окраине чертополошьей жизни,
и, как Овидиевы героини,
идут к нему ручьи, телицы, лавры, слизни,
и лягвы бледные протягивают ляжки,
а бабочки – чувствительные сяжки,
а свиноматушки – окорока,
дабы возрадовать героя-дурака.
Итак, да здравствует премудрая Мура!
ГЕНЕРАЛ:
Ударники! Вступайте! Где вы там?
БАРАБАНЫ И ТАРЕЛКИ:
Стараться рады! Трам-там-там!
Трам-тара-рам! Ура! Ура! Ура!
TUTTI:
На дворах и в мирах – дыра на дыре,
на дворах и в мирах – мура на муре,
тарарахи и слева, и справа.
TUTTI С ХОРОМ:
Вечная слава премудрой Муре,
управителю с палочкой слава!
ХОР:
Землю носом, как рабские боги, роем.
Оркестр раздувается, что кутырь.
ПИИТ:
А дирижер стоит героем,
как тараканий богатырь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯБарыня
ГЕНЕРАЛ:
Духовые! Гряньте духовитей!
Шпарьте во весь дух,
но не очень-то хамите!
ДУХОВЫЕ:
Ах! Ох! Эх! Ух!
ГЕНЕРАЛ:
При, тромбон, а ты, фагот,
не запаздывай на год!
Помогай вам бог Амур!
Дуйте эту часть в C-dur.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Обратите внимание, какая из C-dur’а
будет музыкальная процедура!
ТОЛКОВНИК:
Обратите внимание!
Какая мелодия!
Запросто, попросту,
глубина народная.
Песня во славу
женского пола,
песня, которую
поют мужики
и топочут, и топочут,
и гогочут,
и трепыхаются,
как петухи на курицах.
Волюшка-воля!
И нет житья!
TUTTI:
Ах ты, воля вольная!
Ах ты, доля женская!
Волюшка раздольная,
только нет житья.
ХОР:
Барыня ты моя!
Сударыня ты моя!
TUTTI:
По улице метелица,
как подстилка, стелется,
а стельная коровушка
мычит, да не телится.
Закрома зернистые,
утробушка амбарная!
ХОР:
Барыня, барыня!
Сударыня-барыня!
БАС:
Каждый день у ней в году
всё, что надо, на виду.
Подсобила бы судьба бы!
Ибо барыни суть бабы,
подавай им соловья!
ХОР:
Барыня ты моя!
Сударыня ты моя!
БАС:
Барыня с перебором,
извалялась под забором.
ХОР:
Барыня, барыня!
Сударыня-барыня!
БАС:
Барыня с буквы «б»,
накось кой-чего тебе.
Барыня тянет руку
и хватает эту штуку,
как ворона воробья.
ХОР:
Барыня ты моя!
БАС:
Закрутила, завязала,
слово ласково сказала,
дескать, мы – ста ты да я…
ХОР:
Барыня ты моя!
ПИИТ:
Блажен, кто в жизни убежал от жен
(пчелиный рой – ох, не лебяжий пух)
и жадным жалом их не поражен,
от горести и страсти не распух.
Блажен тот гость, который мимоходом
хозяйкиным не вымазался медом,
а лишь ушами хлопал, как лопух.
Блажен стократ, кто не поддался дамам,
смотря на них устало и постыло
и этаким фасонистым Адамом
не заходя к ним ни анфас, ни с тыла.
Блажен, кто убежал от их большой красы,
и по дороге потерял трусы,
и ночью в одночестве большом,
чеша в затылке, плачет нагишом.
ГЕНЕРАЛ:
А теперь начинается соло
из огуречного рассола,
соло вокальное,
отнюдь не охальное.
Исполняет его баритон,
знаменитый солист Харитон.
Немало он поломался,
но выступит в жанре романса.
БАРИТОН:
За милых женщин,
прелестных женщин…
ГЕНЕРАЛ:
Да что же замолк ты, старый гриб?
Или от радости охрип?
Ты у меня запоешь или вылетишь скоро!
БАРИТОН:
Простите, но я не могу без хора.
ГЕНЕРАЛ:
Эй, вы! Русалки и хоралки,
орать извольте из-под палки,
чтобы стоял и вой, и визг!
Извольте петь на свой страх и риск,
ибо без страха и без риска
не может прожить ни одна хористка.
А хор да будет славой увенчан!
БАРИТОН:
За милых женщин,
прелестных женщин,
любивших нас.
ЖЕНСКИЙ ХОР:
Не из-за глаз!
БАРИТОН:
Из-за жилья,
из-за жилья!
МУЖСКОЙ ХОР:
Барыня ты моя!
Сударыня ты моя!
БАРИТОН:
Мы женщин славим
восьмого марта,
цветы им дарим.
МУЖСКОЙ ХОР:
Ох, вот кошмар-то!
ГЕНЕРАЛ:
Ошибка вышла на целый тон.
Вам петь в кабаке, господин Харитон!
А соло исполнит прекрасный тенор.
Выступает во фраке, поет как кенар.
ТЕНОР:
Я помню чудное мгновенье –
передо мной явилась ты,
как нежный камень преткновенья
в одежде голой красоты.
И стало на душе тревожно.
Но что же толку ворожить?
И мыслил я, что невозможно
мне без тебя и дня прожить.
СКРИПКИ:
И ты была подобна скрипке,
дрожала ты не с той струны
и, нежно ухватясь за штрипки,
тянула ты с души штаны.
ТЕНОР:
Душе настало пробужденье –
и мечу я вопросом в бровь:
да что же это, наважденье
иль позабытая любовь?
И вилами не на воде ли
признанья буду множить я?
Иль без тебя на самом деле
не стало в жизни мне житья?
TUTTI:
И во всей любовной сени –
эхма! – нет ни соловья!
Барыня ты моя!
Сударыня ты моя!
Барыня с буквы «б»,
ничегошеньки тебе!
Барыня, барыня,
сударыня-барыня!
Ни слуги, ни холуя!
Барыня ты моя!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯМенуэт
ГЕНЕРАЛ:
Боже мой! Нежно вступайте, гобои!
Мягко, как штофные обои,
чтобы и белое, и голубое
было как небо весной
над дымкой лесной.
Будьте, гобои, как гобелены,
чуть слышным шествием стройных пар
изображая, как в честь Елены
сонет сочиняет старый Ронсар.
ГОБОИ:
И минуют где-то
пары менуэта
чередой печальной.
СКРИПКИ:
Другу-ую жизнь
и берег да-альной.
БАС:
Эй, держись!
ТОЛКОВНИК:
Слышите, как в оркестре
протекает Сороть?
Это мирная речка,
вполне идиллическая,
буль, буль, буль.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Послушайте, родимые, Ермошку!
Как девку, он тискает гармошку,
и, звуки за волосы таская,
живет во всю мочь губерния псковская.
Цокает, как кони, псковский говор,
якает горетно мужицкий гонор,
трепещут крылышками мужики,
гудят, как самые что ни есть жуки.
ПИИТ:
О, сколь любезны вы, усадьбы, нивы, сёла,
и жизнь моя, как свадьба, весела.
Расстался я с большой и невеселой
судьбою Царского Села
и буду гордо в одиночестве нагом
шагать Тригорского кругом.
БАС:
Ягор!
ТЕНОР:
Чаво?
БАС:
Подай багор!
ПИИТ:
Как самовар, вскипает естество,
когда я вижу женственный бугор,
весеннею травой одетый.
ГОБОИ:
И минуют где-то
пары менуэта
чередой печальной.
СКРИПКИ:
Другу-ую жизнь
и берег да-альной!
БАС:
Эй, держись!
Кажись,
задело
за тело.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Снует по Сороти челночная флотилия
и начинается крокодилья идиллия.
СКРИПКИ И ГОБОИ:
А в ответ на это
тенью силуэта
проплывает где-то
дева менуэта
и убор венчальный,
белый и печальный.
Тонкая русалка
вспоминает жизнь.
БАС:
Эй, держись!
ТЕНОР:
Да, чай, жалко!
ПИИТ:
Ягор – герой. Ягор – почти Ясон.
Прогнал он батогом ягу Медею.
На дне речном повыстроил я сон,
но даже этим сном я не владею.
ДВЕ ГИТАРЫ:
Далеко отсюда до Валдая!
Колокольчики и бубенцы!
И, уже дорогой не владая,
не пора ли отдавать концы?
ТЕНОР:
Жа-алко! Молодая!
ТОЛКОВНИК:
Сороть тиха и прекрасна,
и удить в ней можно,
как в жизни.
Попадается всякая рыбка.
Водятся в Сороти и русалки.
Егор утопленницу
подцепил багром.
ПИИТ:
Когда весенний первый гром,
каратель жалостных элегий,
на раскоряченной телеге
проехал где-то за бугром.
ГОБОИ И СКРИПКИ:
Исчезают где-то
пары менуэта,
и плывет русалка,
наготой одета.
Песня, дескать, спета,
песня-дребезжалка.
Флейточка-визжалка!
TUTTI:
Жалко!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯЯрмарка
as-moll
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
А вот, господа, и четвертая часть.
Сюда бессчастная доля шасть!
Выбирайте товар на ярмарке.
Покупайте хоть страсть,
хоть любую касть!
А можно и запросто украсть,
хоть ятра, хоть яйца, хоть яблоки.
Хватай, кто до чего охоч!
Да только счастья себе не прочь!
ТОЛКОВНИК:
Посетите балаган
из размалеванной музыки!
Смотрите ярмарочный балет
на рыночной площади!
Вы не увидите здесь долгоносого Блока,
а только похожего на него
Петрушку.
Он не будет лапать незнакомку,
а только тосковать
по куколке-балериночке
с заводными ручками и ножками,
с поддакивающей головкой,
по безымянной девочке,
которая никого не обидела
и не обманула.
ПИИТ:
И врет, болван. Ему не толковать,
а на башке чугунный кол ковать.
Крестил ее в купели я,
и звать ее Коппелия.
Она не дева и не блядь,
топочет каблучками,
и ей легко в себя влюблять
и делать дурачками.
Восторг и шепота поток
бушует в балагане.
Стучит каблучный топоток,
орут «ура» цыгане.
Идет в уездном городке,
в каком-нибудь Валдае
собачья жизнь на поводке,
как зорька молодая.
И кто-то, взявшись за бока,
хмельною песней начат
и сам, как символ кабака,
и плачется, и скачет.
Гундосят скудные скопцы,
толстеют свахи и купцы
и смотрят на Петрушку,
который жрет ватрушку
с изрядно кислым творогом
в безумии недорогом.
А кукла ток, ток, ток, ток, ток –
топочет бойко на восток,
бежит с пригорка зорькой
от жизни ало-горькой.
От жизни вонькой, как чеснок,
здесь валятся все вещи с ног,
а люди держат в лапах
мясной звериный запах.
ГЕНЕРАЛ:
Бей, турецкий барабан,
во всю мочь с нахрапа,
зазывая в балаган
голосом арапа.
БАРАБАН (АРАП):
Бух! Бух!
Ух! Ух!
Я разбух!
Я распух!
Ух! Ух!
Как гросбух!
ОРГАН:
Будут, громадны и грубы,
гудеть и свистеть мои трубы,
ибо я великий орган
и, право, дам,
как ток по проводам,
гам в балаган.
TUTTI:
Гам, гам!
По ногам,
мужикам
по рукам!
Гам! Гам!
По богам,
по смазным
сапогам!
Идет-гудет
на балаган
огромный гам,
народный гам.
ГЕНЕРАЛ:
Струнные! Спьяна –
вкрадчиво, piano!
СТРУННЫЕ:
Ах, с какой тоской,
с бравой вытеской
по Тверской-Ямской
да по Питерской.
ГЕНЕРАЛ:
Эй, тенор
с отвислою
кислою
харею,
начинай петрушечью арию.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Петрушка – не шут, а парень-рубаха,
исполняет Стравинского и Оффенбаха.
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
Я липовый, но не чурбан,
и, сердцем слабым беспокоясь,
охватываю балаган,
показываясь лишь по пояс.
Сердце! Тебе не хочется покоя!
Сердце! Как тяжело на свете жить!
Сердце! Как хорошо, что ты такое!
Что ты не можешь, ну никак не можешь не тужить.
ТОЛКОВНИК:
Это повышение артериального давления
и гормональная гиперфункция.
Затрудненное дыхание,
как при грудной жабе.
А все эти симптомы
свидетельствуют
о том, что Петрушка
влюбился.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
А балериночка идет по проволоке с зонтиком.
Такая, извините за выражение, экзотика.
ПИИТ:
Не героиня и не блядь,
не дева-поленица.
Ей суждено в себя влюблять,
но может полениться
изобразить ему на миг
Марину, Рину, Нату
и удалиться напрямик,
как в пропасть, по канату.
ДВЕ ГИТАРЫ:
Пароход идет «Анюта».
Волга-матушка река!
На ём розова каюта.
Заливает берега.
TUTTI:
Ах, с какой тоской,
с полной вытяжкой
кабак ревет,
питухи поют,
Петрушка бьет
и Петрушку бьют
на Тверской-Ямской
да на Питерской.
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
А балериночка
Мальвиночка,
ненаглядная девочка
идет по проволочке
в розовой юбочке
и кружевных панталончиках.
Сердце, тебе не хочется покоя.
TUTTI:
Сердце! Как тяжело на свете жить!
ТЕНОР:
Сердце! Вот, значит, ты какое!
Отказываешься, значит, мне служить.
TUTTI:
Ходит день-деньской
брав казак донской
в сбруе рыцарской
по Тверской-Ямской,
по Тверской-Ямской
да по Питерской.
ТОЛКОВНИК:
А балериночка
молча
идет по проволочке
и опускается
в черный ад
к арапу,
и длинноносый Петрушка,
как загрустивший Буратино
и потускневший
на похмельи
Блок,
боится сунуть нос
в их интимные отношения,
ибо он не сторонник реализма
и в балагане
у него
своя,
набеленная до боли,
нарумяненная до радости,
щемящая,
нос прищемляющая
правда.
БАС:
На земле весь род людской
пребывает в балагане
до последних содроганий.
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
Бегу бегом от жизни зычной
с засунутой в карман душой.
Я деревянный и тряпичный
с судьбишкой очень небольшой.
Так пусть же грянет гром кирпичный
и повернется вверх дырой,
к вам протянув, как руки, ноги,
языческие злые боги,
герой в страдательном залоге,
герой от горьких слез сырой
и в кровь расквашенный герой.
TUTTI:
Балаган ревет,
будто Страшный Суд,
где Петрушка бьет
и Петрушку бьют,
на Тверской-Ямской
да на Питерской.
БАРАБАН (АРАП):
Ах, собачий брех,
человечий страх!
Из-за трех Матрех
по сусалам трах!
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
БАРАБАН (АРАП):
Разудалый-удалой,
он с копыт долой,
а он брык с копыт
и, как пьяный, спит.
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ПИИТ:
И пошел по мордасам разнос,
и, чтоб кончить с длинным вопросом,
натянули Петрушке нос,
и остался Петрушка с носом.
О том, что такое любовный дурман,
не судите простоволосо!
Сунул Петрушка нос в карман
и остался Петрушка без носа.
TUTTI:
Эх, грех, веселись!
Веселись, грех людской!
ТАРЕЛКИ:
Сифилис!
Сифилис!
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Всё это растолкую легко я.
ХОР:
Со святыми, Господи, упокой!
ТЕНОР:
Сердце! Тебе не хочется покоя.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Да какой уж, прости Господи, в гробу покой!
ПИИТ:
Как вши под ноготь, богатыри,
посмевшие смерть переупрямить.
Долой героя!
ХОР:
Но ему сотвори
Вечную па-амять!
ПИИТ:
Лежит Петрушка безнос, безглас,
и хор безгласный ему как раз.
Плывет по волне голубой русалка,
а в итоге Божья рука да палка.
TUTTI:
Жалко!
ЧАСТЬ ПЯТАЯMarcia funebre
a-moll
РОЯЛЬ:
Тише вы, души! Хоронят героя.
Горе завей, иль запей, иль залей!
ПИИТ:
В драме любовной караются трое.
TUTTI:
В трауре кони. Петрушечья Троя
рушится.
ПИИТ:
Музыки мясо сырое
Трое
одров повезли в мавзолей.
ГЕНЕРАЛ:
Больше надрыву! И в прорву миноров!
Струнам повиснуть, как призракам кос!
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
Господи Боже! Пошли же ми норов
даже из гроба высунуть нос!
РОЯЛЬ:
В трауре кони. Рушится Троя.
Хоронят без мазей, костров и дров,
и в мавзолей провожают трое.
TUTTI:
Трое одров!
МЕДНЫЕ:
Были когда-то и мы гусаками…
Как нас дразнили на нашем веку!
Были когда-то и мы индюками!
В орденской мощи мы были и в силе,
павшую с клюва на шее носили
ленте подобную с кровью кишку.
Мы утопали и в славе, и в сале,
гогот гусиный шагал по земли.
Гоготом этим мы Римы спасали,
только вот третьего, ах, не спасли!
ПИИТ:
Лежит Петрушка, в гроб зажатый.
Любить – какое ремесло!
И с пьяной тенью провожатой
его в могилу понесло.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Плачет кукольными слезами балериночка!
Очень хорошенькая, как картиночка.
И, как турецкий барабан, криволап,
в похоронную сторону драпает арап.
ТОЛКОВНИК:
Как уже было сказано,
то бишь сыграно,
трое в любовной драме покараны.
Любовь похоронят –
и будь здоров!
БАРАБАНЫ:
Трое одров!
TUTTI:
Были когда-то и мы барсуками
на лисьем, на рысьем, на волчьем меху.
В глазах окривелых торчали суками
и гайками жили со скрипом в цеху.
Мы испепеляли сердца без лучины,
на глупый предмет не расходуя дров.
Копыт не ломая, шагали мы чинно.
БАРАБАНЫ:
Трое одров!
ПИИТ:
Насело небо серою вороной
средь бела дня. И марш идет дождем
чернеющим, большой и похоронный,
и мы на кладбище бессмертья ждем,
как лошадь в хомуте, в тоске упрямой.
Нырнул в хомут, как в омут, темный ум,
и колокольня пиковою дамой
бубнит торжественно и мрачно: «Бум! Бум! Бум!»
И крестится последняя старушка
в испуге от последнего добра.
А тенор плачется: «Что наша жизнь? Петрушка!
Та самая, а вовсе не игра».
Старушка, как колода, раскололась,
и вся дорога будто от и до,
и, как на верхней проволоке, голос
дрожит, повиснув на последнем до.
И вот из гроба нос куда ни сунь я,
какую шутку я ни заготовь –
топочет ножками бессмертная плясунья,
и пляшет в теле кукольном любовь.
И реквием, и нении, и драпа
встают вокруг в единую тугу,
и я, Петрушка, заправлять арапа,
ей-Богу, больше не могу.
ТОЛКОВНИК:
Итак, любовь покарана,
и мертвое тело
с длинной-предлинной виселицы
сброшено
в ров.
TUTTI:
Идут на конюшню, окончивши дело,
идут оголтело, идут обалдело
трое одров.
ФЛЕЙТА:
Душу озлобили нам с того света.
ТЕНОР:
La donna é mobile
qual piuma al vento.
ПИИТ:
Кони-покойники, без облыганий!
Кому быть в ножах, а кому и в жертвах.
TUTTI:
Красный Петрушка в больном балагане
воскресе из мертвых.
БАРАБАН:
Наобум.
Бум! Бум!
Начата 7 апреля 1976
Кончена 7 июля 1976
Исправления кончены 17 августа 1976