ЖУРАВЛИ

Далеко-далеко
Устремилась чета журавлей.

У Восточного моря
Они потеряли друг друга.

Он на север спешит
За любимой подругой своей,

Но она полетела
Не на север, а в сторону юга.

Клюв и рядышком клюв –
Эти дни безвозвратно ушли,

И пришло расставанье
И глухая пора лихолетья.

Разве дали страшат? –
Им покорны и тысячи ли.

Их пугает другое:
Не попасть бы в небесные сети.

ПУТНИК

Путник усталый
Дальней бредет стороной;

Из дому вышел –
Тысячи ли за спиной.

Думает путник:
«Что же мне делать теперь?

Может, вернуться?
Но где отворится дверь?»

Солнце сокрыто
В непроницаемой мгле,

Ветер печали
Рядом с людьми на земле.

ТКАЧИХА

Обитель Ткачихи
На северо-западе где-то.

Узорного шелка
Наткет она много с рассвета.

Проворно и ловко
Берется Ткачиха за дело,

Но нынче к закату
Закончить узор не успела.

Всю ночь раздавались
Тяжелые вздохи печали

И скорбные стоны
До черных небес долетали.

«Храню неизменно
Пустую, холодную спальню.

Супруг благородный
С войсками в краю чужедальнем.

Вернусь, обещал он,
Домой через полных три года.

Но вот не вернулся
В назначенный срок из похода.

С отчаянным криком
Кружит над деревьями птаха,

Отбилась от стаи
И мечется, полная страха...

Лучом бы навстречу
Помчаться мне с думой единой:

Скорее увидеть
Лицо моего господина».

* * *

Где-то в южной стране
Эта девушка скромно живет,

И лицо у нее
Схоже с персиком нежным и сливой.

Утром бродит она
У Чанцзяна стремительных вод,

А у берега Сян
Выбирает ночлег сиротливый.

Только люди вокруг
Равнодушны к ее красоте.

Для кого же тогда
Улыбаться открыто и ясно?

А короткая жизнь
Приближается к горькой черте.

Увядает краса –
И она разрушенью подвластна.

ПОСВЯЩАЮ ВАН ЦАНЮ

Я сижу, цепенея,
И нерадостна дума моя.

Вдруг накинул одежду
И – на запад, в иные края.

Там, на дереве стройном,
Распустился весенний цветок,

И струится-струится
Бесконечный и быстрый поток.

Одинокая утка
В середине потока, грустна,

Слышу крики и стоны, –
Видно, селезня ищет она.

До мятущейся птицы
Поскорей дотянуться бы мне.

Где ты, быстрая лодка
На веселой прозрачной волне?

Я желаю вернуться,
Но дорогу найду я едва ль;

Я вокруг озираюсь,
И на душу ложится печаль.

И тоскующий ветер
Провожает в дорогу меня,

И Си Хэ исчезает,
Колесницу на запад гоня.

Все живущее в мире
Увлажнили водой облака,

Не забыли травинки,
Напоили и листья цветка.

Если милость и благо
Ожидают тебя впереди,

Отчего же, поведай,
Сто печалей теснятся в груди?

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Весенний ветер не вернулся в сад,
Понуро ветки темные висят,
На небе нет ни солнца, ни луны,
Ни звезд – они мертвы, они черны,
Лишь звезды зла глядят из всех засад.

Все рушится, добра на свете нет,
Цена святому – несколько монет…
В тот день и час небесный грянул суд!
И души обнаженные ползут
За ханжество и ложь давать ответ.

Моя любовь, в то время ты и я,
Как лотосы на стебле бытия,
Цвели открыто, счастья не тая, –
Не зная за собой другой вины.
Такие узы Небом скреплены.

СТРАНСТВИЕ

Ты взмыла, туча, в небеса, свободна и одна,
Летела быстро и легко без отдыха и сна
По вольной прихоти своей и час, и день, и год,
Блаженство высшее твое – свободный твой полет.
И в горном странствии, в пути с небесной высоты,
Бегущий с гор простой ручей могла ль заметить ты?
Его прозрачность затенив, над ним летела ты,
А он, ликуя, обнял тень небесной красоты.
В тоске он обнял тень твою, стремясь тебя найти,
Но красоте покоя нет, она всегда в пути.
Ты улетела, уплыла к заснеженным горам,
Не ручейку дарила тень – озерам и морям.
А он напрасно ждал тебя и ждал бы до сих пор,
Но пересох от мук ручей, рожденный среди гор.

СОНЕТЫ

* * *

Посвящается Ду Фу

В покинутой деревне голодал
И часто думал, что умрешь в канаве;
О горе петь и муках был ты вправе,
Ты их познал, ты долго сам страдал.

Убитый воин на земле лежал,
Не зная о своей бессмертной славе,
И звезды падали, небесный свод дырявя,
И ты, поэт, им всем принадлежал.

Сверкала нищета твоя сурово,
Как будто нить на рубище святого,
Нетленная, божественная нить,

С ней в этом мире нечего сравнить,
И ни один на свете повелитель
Сильнее не был всемогущей нити!

* * *

Я слушал тихий монолог
Меланхоличного дождя,
Глухою ночью забредя
Куда-то в горы без дорог.

Ни деревень, ни городка, –
Как будто их на свете нет;
Мечты, которым двадцать лет,
В дожде угасли на века.

Все сжалось, сузилось вокруг,
Как будто я вернулся вдруг
Во чрево матери родимой;

О Небо, преподай урок,
Чтоб сердцем крохотным я мог
Объять весь мир необозримый!

КЛЕЙМО

Я боюсь оглянуться назад,
«Жизнь – обман – говорю невпопад,
Боль мне выжгла на сердце клеймо, –
Что есть жизнь, сердце скажет само.

Я клеймо ощущаю нутром,
Жжет клеймо ядовитым огнем,
Вырывается песнь из огня,
Песнь о горе, согнувшем меня.

Эту боль я обязан терпеть,
Эту боль – преступление петь!
Ты живи, тугоух, толстокож.
Принимающий правду за ложь!

Петь всю горечь и видеть все зло –
Вот отныне мое ремесло.
Задыхаясь, я сердце возьму
И его над землей подниму.

ПЕСЧИНКА

Тебя уносит ветер вдаль, как прежде уносил.
И не тебе дано решать, как быть с твоей судьбой,
И о ненужности всего, бесплодной трате сил
Скорей забудь, как о пути, что избран был тобой.

С восхода солнца долгий день ты с ветром заодно,
Когда же станет над землей беззвездно и темно,
К травинке ты прильнешь щекой с надеждой и тоской.
Движенью тоже иногда необходим покой.

КУРИЛЬНЯ ОПИУМА

Чужой курильню не найдет,
мы это знаем сами,
Но завсегдатай в дверь войдет
с закрытыми глазами.

Сверкает лампа, дым идет, –
сперва одну затяжку,
Потом еще, чайку хлебнет
и отодвинет чашку.

А после, скрючившись, лежит,
недвижим, на циновке.
Речами волость ублажит
всегда хозяин ловкий.

Пошлет чиновника уезд –
не обойтись без взятки;
Уедет он из наших мест,
и снова все в порядке.