* * *

Люблю, мой милый Мэм, весною светлоликой
И розы, и тимьян, и ясный небосвод,
Люблю вставать с зарей, когда румян восход,
И петь любимую, ей нежа слух музыкой.

А летом огненным, сморен жарой великой,
Я целовать люблю ей плечи, грудь и рот, –
Но дальше не иду. Закуска в гроте ждет, –
Не мясо, а плоды и чаши с земляникой.

В дни осени, когда и зябко и темно,
Люблю каштаны есть и попивать вино,
Чревоугодничать при пышущем камине.

Зимой я домосед. Чуть выгляну в окно,
Как пробирает дрожь. Зимой люблю одно:
С подругой дорогой любиться на перине.

***

Чей здравый смысл угас,     – бежит любовных нег,
Тот не боится мук,              – кого прельщает воля,
Мой друг, любовь для нас   – завиднейшая доля  – 
Несчастье и недуг               – любви не знать вовек.
Отрада всех отрад               – лелеять чаровницу  – 
Свобода и покой                 – ну, это ль не напасть?
Удел стократ благой            – в любовный плен попасть,
Хранить сердечный хлад      – что лечь живым в гробницу.

Эти мои стихи можно читать на разные лады: и как два трехстопных восьмистишия и как одно шестистопное. Трехстопные между собой не связаны, это отдельные стихотворения, где оплакиваются горести любящих. Но если их соединить, получится стихотворение противоположного смысла, воспевающее счастье любящих.

***

Как милы мне места родные,
Где я увидел свет впервые!
Сестра, ты помнишь те года
     Былые?
Свети мне, Франции звезда,
     Всегда!

В печурке танцевало пламя,
И матушка играла с нами,
И головы ее седой
     Губами
Касались мы наперебой
     С тобой.

Ты помнишь первый луч сквозь тучи,
И замок, словно страж, на круче,
И с Башни Мавров меди звон
     Певучий?
Казалось, что рассветом он
     Рожден.

Ты помнишь плеск волны озерной,
И шорох камыша покорный,
В огне заката небосвод
     Просторный
И ласточек над гладью вод
     Полет?

Где милый взор моей Елены,
И дуб, и скал отвесных стены?
В душе те давние года
     Нетленны!
Мне светит Франции звезда
     Всегда!

МЕЧТЫ

Оставь меня сейчас. Тревожный и туманный,
Подернут небосвод какой-то дымкой странной,
Огромный красный диск на западе исчез,
Но в желтизне листвы еще таится пламя:
В дни поздней осени под солнцем и дождями,
Как будто ржавчиной покрылся темный лес.

За мною по углам роится мгла густая,
А я задумчиво смотрю в окно, мечтая
О том, чтоб там вдали, где горизонт померк,
Внезапно засиял восточный город алый
И красотой своей нежданной, небывалой
Туманы разорвал, как яркий фейерверк.

Пусть он появится и пусть мой стих печальный
Вдохнет былую жизнь и пыл первоначальный,
Пусть волшебством своим зажжет огонь в глазах,
Пусть, ослепительно прекрасен и украшен
Сияньем золотым дворцов и стройных башен,
Он медленно горит в лиловых небесах.

К ПРОШЛОМУ

Над озером шуршанье тростника,
И, словно крылья боязливой птицы,
Глухое дуновенье ветерка
Порывисто трепещет и струится.

И лунной призрачной голубизной
Одета неоглядная равнина,
И к запаху красавицы ночной
Примешивается дыханье тмина.

Но вот, чуть различимое в тиши,
Звенит фонтана жалобное пенье,
И поднимается со дна души
О нежности забытой сожаленье.

И в обаянье этих вечеров
Из дали лет плывут воспоминанья,
И на губах как будто отзвук слов
Во тьме произнесенного признанья.

САД ПОД ДОЖДЕМ

Окно открыто. Дождь струится,
И капли бережно стучат,
Чтоб не спеша успел напиться
Дремотный, посвежевший сад.

Дождь деловито моет ивы,
Играет влажною листвой,
И расправляет плющ лениво
Затекший позвоночник свой.

Трава трепещет. На дорожке
Шуршит песок, как будто там
незримые шагают ножки
По гравию и по цветам.

Сад вздрагивает и бормочет,
Доверчиво грозой пленен,
А ливень тонкой сетью хочет
Связать с землею небосклон.

Закрыв глаза, стою, внимая,
Как мокрый сад поет в тиши,
Как льется свежесть дождевая
Во тьму взволнованной души.

ШАГИ

Любовь идет. Смотри, надейся, жди с тревогой.
Внезапно прозвучит ее победный шаг,
И, одинок и нем иль весел твой очаг,
Она найдет его и днем, и ночью строгой.

И вот пришла. В пыли, утомлена дорогой.
Скорей кувшин воды иль чашу пенных влаг
Пред ней на стол поставь. И смех, лукав и благ,
Вдруг зазвенит. Ты вторь веселью быстроногой.

В ее объятьях спи, как спал в них я когда-то
И грезил, что навек окончен бег Крылатой.
Ты будешь спать, когда забрезжит день другой,

Не слыша, что она уж ложе покидает
И, тихо на пол став еще босой ногой,
В сандалью легкую другую обувает.

КАРНАВАЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Пой, Муза, пестрый, шумный
Наш карнавал бездумный!...

                     Банвиль

Сбрось, Муза, грусти покрывало
и маску на лицо надень:
сегодня утро карнавала,
   веселый день!

Танцуй в кругу подруг-девчонок,
вводи прохожих ножкой в грех,
пускай звучит, как лира звонок,
   твой юный смех.

Как быть без крыльев? Что ж, пожалуй,
ты, по примеру мотылька,
возьми взаймы у розы алой
   два лепестка.

Тревога больше грудь не гложет, –
так пусть в хохочущий твой рот
пчела заботливая вложит
   сладчайший мед.

Повеселись на маскараде,
где, размалеван, полосат,
Фрэнк Браун в шутовском наряде
   смешит ребят

и где, на радугу похожий,
вертится Арлекин-остряк
и Пульчинелла строит рожи
   толпе зевак.

Поведай Коломбине пылкой,
что я любовью к ней томим,
и примани Пьеро бутылкой
   и выпей с ним –

пусть о луне своей любимой
расскажет, не тая обид,
и пусть поэму пантомимой
   изобразит.

Вот золотая мандолина –
гимн красоте сыграй на ней
и черный призрак, призрак сплина,
   гони взашей!

Гречанкой стань, исполнись неги,
под цитру пой любви огонь,
иль, по примеру гаучо Веги,
   гитару тронь.

Иди, стройна и величава,
вдоль карнавальной пестроты,
смеясь, налево и направо
   бросай цветы.

В гнездо Андраде вековое
брось горсть жемчужин, не скупясь,
плащ Гидо пылью золотою
   ты разукрась.

Все побоку – заботы, горе,
где весело, туда лети,
из лучших роз богине Флоре
   венок сплети,

сонет с изящным посвященьем
у ног бессмертной положи
и гармоничных строк теченьем
   обворожи.

Кружись, вертись, импровизируй,
хмельных и шалых строф не правь
и карнавал своею лирой
   навек прославь –

его сверкающие краски,
его шумливую игру,
накидки, бусы, перья, каски
   и мишуру!

И многозвучный голос эха
победоносно разнесет
твои слова, и взрывы смеха,
   и рифм полет.

VESPER

Покой, покой... И, причастившись тайн
вечерних, город золотой безмолвен.
Похож на дароносицу собор,
сплетаются лазурной вязью волны,
как в Требнике заглавных букв узор,
а паруса рыбачьи треугольны
и белизной подчеркнутой своей
слепят глаза и режут их до боли,
и даль полна призывом – "Одиссей!" –
в нем запах трав и горький привкус соли.

ЛЕКОНТ де ЛИЛЬ

Властно с земли взметенный дыханием вдохновенья,
ты озираешь царство Муз – бессмертных сестер:
так на слоне объезжает раджа свои владенья,
так он глядит на долины, реки и цепи гор.

В строфах твоих – океана гулкое сердцебиенье
свежесть девственной чащи, львиных пустынь простор.
Лира свет источает, струн согласное пенье
С грохотом ветра и моря в стройный сливается хор.

Ты посвящен факиром в тайную суть превращений,
в мудрость магических знаков, в мир колдовских видений, –
ведом тебе Востока тысячелетнй лик.

Запах земли в твоих песнях, дышат в них чуждые страны,
каждый твой стих опоясан молниями Рамаяны,
в каждом громовом созвучье – сельвы грозный язык.

ПОРТРЕТЫ

I

Дон Карлос, Лопе, Хиль, Родриго иль Хуан –
кто он? Надменный лоб, глаза – два серых жала,
пшеница бороды, в кольчуге тонкий стан…
В нем смерть нашла слугу и верного вассала.

Его тяжелый шаг гремел по всей земле,
орел – знак доблести – в гербе спесиво реял.
Америка в огне, и Фландрия в петле –
он ужас насаждал и разоренье сеял.

Холодной молнией толедского клинка
сверкала сталь меча в сумятице сражения,
и рукояти крест остался на века
кровавым знаменьем измен и преступлений.

Ртом, как у Борджиа, – злым и красным ртом своим, –
он льстил, и клеветал, рушил свод законов,
и в буйных выдумках был так неистощим,
что их хватило бы на сто «Декамеронов».

Но этот доблестный идальго ныне стал
в аббатстве гробовом неведомым монахом
и «Позабыту быть!» своим девизом взял,
а эпитафией – «О прах, рассыпься прахом!»

II

Изящно вычерчен ее лица овал;
лоб как у ангела – бездумная прохлада;
невинно сомкнут рот, но землянично-ал,
и ведовской огонь в глубинах темных взгляда.

Прозрачный этот лик белее полотна,
по всей обители нет лика благородней,
но на щеках горят багрянцем два пятна,
как розы самого владыки преисподней.

Мария, о сестра Мария, ты чиста,
примером служишь ты для своего аббатства,
но в глубине души избранницы Христа
не расцветает ли гвоздика святотатства?..

Все кажется – проник бездонно-темный взор
в мир меда и отрав, достиг последней цели…
(Марию возвели, как ведьму, на костер,
и с розовой груди все пчелы улетели.)