На главную страницу

ВЛАДИМИР ЛИПКО

1912, Ташкент – 1980

Не успел поэт Владимир Липко (Липкин) выпустить поэтические книги в Киеве и Ташкенте (1939) – началась война, призван Липко быть не мог по состоянию здоровья; молодой писатель оказался в центре литературной жизни, в его родной город привезли эвакуированных писателей: Анну Ахматову, Корнея Чуковского и многих других, – все они тепло отзывались о его стихах и переводах. Одна за другой стали выходить в Ташкенте его книги, в том числе и прозаические; наиболее полно его произведения изданы уже посмертно, в 1985 году, двухтомником. Помещаемые тексты переводов из западноевропейской поэзии взяты из первого сборника Липко – «Ода маю» (Ташкент, 1939). После смерти Липко была издана его личная антология классической и советской узбекской поэзии – «Рожденная солнцем» (Ташкент, 1985); из нее и берем мы восточную часть подборки, принося одновременно благодарность семье поэта за предоставленные данные о нем и за разрешение на публикацию его произведений.


ЛЮДВИГ УЛАНД

(1787–1862)

ТРИ ПЕСНИ

В зале высоком сидит король Зифрид.
– Кто знает лучшую песню? – король говорит.
И юноша вышел, проворно толпу раздвигая,
Меч на бедре, арфа в руках золотая.

– Знаю три песни, три песни тебе спою.
Первая песнь, наверно, не мучает совесть твою!
Брат у меня был, его ты предательски заколол.
Я повторяю: его ты предательски заколол.

Слушай вторую песню, слушай, Зифрид король!
В бурную ночь я придумал слова моей песни второй.
Ты должен, король, со мною сразиться на жизнь и на смерть!
Я повторяю: должен сразиться на жизнь и на смерть. –

Тогда он сверкнул очами, арфу к столу прислонил,
Выхватил меч, и Зифрид быстро меч обнажил.
И долго они сражались, дико сталь звучала,
Покуда не пал Зифрид на пол высокого зала.

– Теперь спою третью песню, лучше той песни нет.
Эту третью песню вовек не устану петь:
Лежит король Зифрид в крови своей багровой!
Я повторяю: лежит в крови своей багровой.


АЛЬФОНС ДЕ ЛАМАРТИН

(1790–1869)

ОСЕНЬ

Привет вам, венчанные осенью рощи!
Привет позолоченным листьям и травам.
Ты дорог мне, траур природы поблекшей,
Как думы моей позолоченный траур.

Я тихо бреду одинокою тропкой,
Слабеющим солнцем печаль обогрев.
Люблю я глядеть, как лучи его робко
Льются сквозь темную гущу дерев.

Мне дороги дни этих вздохов прощальных,
Природы уже затуманенный взор.
То друг умирает, с улыбкой печальной
Роняя листок золотою слезой.

Прощай! Вот и я подступаю к пределу,
И всё прожитое предстало глазам.
Всё то, что я мог и чего я не сделал,
Всё то, что я видел и что я не взял.

Долины и рощи… Прощай же, природа!
Мы вместе закатную встретим зарю.
Так пусть же тебе у могильного входа
Последние слезы свои подарю.

Я кубок свой, желчью и медом налитый,
Хотел бы теперь опорожнить до дна.
Быть может, в том кубке, еще не разбитом,
Осталась медовая капля одна.

Грядущее! Кто пелену с тебя скинет?
Быть может, я счастье снова б нашел,
Быть может, душа, неизвестная ныне,
Слилась бы с моею мятежной душой.

Цветок отдает нежный запах зефиру,
И гибнет, прощаясь с природой прекрасной,
Душа моя тихо уходит из мира
В прощальном дыхании, звучном и ясном.


БАБАРАХИМ МАШРАБ

(1640–1711)

* * *

У стен дворца моей любимой всегда бродить хочу.
Хочу терпеть ее обиды, рабом ей быть хочу.
Ее тропу моею кровью я обагрить хочу.
Ее любовь с моей любовью навеки слить хочу.
Глаза мои ее кудрями я исцелить хочу.

Платок ей нужен. Размотаю моей души моток,
Переплетая нитку с ниткой, начну вязать платок.
В ночи я для нее огнивом всегда служить бы мог.
В Китае, в Руме или в Шаме стоит ее чертог?
Где б ни жила, с ее чертогом я рядом жить хочу!

Цветет на синем небе солнце – рубиновый тюльпан.
Больное сердце – ожерелье из бесконечных ран.
Луноподобный лик подруги и светел и румян.
Когда она, срывая розу, склоняет гибкий стан,
Пыльцу с полы ее одежды слезами смыть хочу.

Раздавлен я скалой печали. О, если б ты пришла
Спросить меня о муках сердца, распалась бы скала!
О, если бы кинжалом взгляда ты грудь мне рассекла, –
Тогда б душа моя, ликуя, от счастья умерла.
У ног твоих, дрожа, как птица, я кровь пролить хочу!

Граната алого и груши возможно ли родство?
Но навсегда сближает души познанья торжество.
Взгляни, подруга, на Машраба, развей печаль его.
Спроси: какая в жизни радость ему милей всего, –
Он скажет: голову к любимой на грудь склонить хочу.


ЗАКИРДЖАН ФУРКАТ

(1858–1909)

ОНА ВОШЛА В ЦВЕТНИК

Когда красавица захочет в саду весеннем отдохнуть,
Ее наперсницы жасмином пред нею устилают путь

От зависти поблекла роза, увидев цвет ее ланит.
Самшит пристыженный склонился, не смея на нее взглянуть.

О боже, кто сказал, что роза ей может украшеньем стать?!
Цветок с колючими шипами к ее лицу нейдет ничуть.

Луна ли это показалась в накидке облачной своей?
Глаза девичьи или звезды решили на небе блеснуть?

Что это? Светлый луч пробился сквозь перистые облака
Иль это распахнулся ворот и белая сверкнула грудь?

Даст мне сгореть в огне разлуки иль пощадит меня она?
Известья о желанной встрече дождусь ли я когда-нибудь?

О други, час мой смертный близок. Прошу вас, заклинаю вас,
Из белых роз сотките саван чтоб труп Фурката завернуть.